Происхождение языка: Факты, исследования, гипотезы

В этих условиях у гоминид постепенно развивается новая коммуникативная система. Развивается она способом, стандартным для эволюции коммуникативных систем, — увеличивается, с одной стороны, заметность некоторых действий, а с другой — эффективность их распознавания. Но при этом, если старая коммуникативная система в большей степени полагалась на подсознание и невольные «сигналы», то новая ориентирована в большей степени на явно выраженные, преднамеренные знаки. Система невербальной коммуникации, ориентированной на подсознание, сохранилась, но во многих важных случаях люди предпочитают нечто более четко формулируемое. Например, при наличии выбора люди скорее сочтут начальством не обладателя властного голоса, а человека, сидящего в кабинете с надписью «Директор» или носящего мундир с крупными звездами (либо другими заметными деталями явно неутилитарного назначения). Слова Я сделаю это(независимо от интонации, с которой они были произнесены, от мимики, позы и жестов говорящего) обязывают человека менее, чем слова Я обещаю сделать это. Даже любовь многие люди не считают окончательно установленным фактом, пока не услышат Я тебя люблю, — и это при всей той колоссальной роли, которую играют в данной сфере невербальные средства.

Понимание часто ассоциируется с подбором правильного названия. Именно так поступает, например, пушкинская Татьяна, стремясь понять Онегина. «Ужель загадку разрешила? Ужели словонайдено?» ¹¹¹— если найденное слово будет сочтено верным, это вызовет у Татьяны ощущение, что достигнуто полное понимание и никаких загадок в душе Онегина для нее больше не осталось. Между тем, подобрать верное название для объекта можно лишь тогда, когда мозг хранит достаточно подробную картину чувств и ощущений, вызываемых этим объектом, — именно с этой картиной будет сопоставляться тот набор ощущений, который стоит за предлагаемым в качестве названия словом. В случае совпадения мозг выдаст решение: слово правильно, а в случае несовпадения возникнет желание продолжить перебор. Но без чувственного (несловесного) образа акт познания при помощи называния невозможен.

Без помощи языка люди оказываются не в состоянии решать так называемую «задачу на переориентацию»: в одном из углов помещения на глазах испытуемого прячут некоторый предмет, после чего испытуемому завязывают глаза и раскручивают вокруг своей оси, а потом предлагают отыскать спрятанное. Обезьяны (причем даже не человекообразные) вполне способны догадаться, что если предмет был спрятан возле той единственной стены, которая выкрашена в синий цвет, то не нужно гадать, идти направо или налево — идти надо именно к синей стене. А дети с такой задачей начинают справляться лишь лет в шесть — тогда, когда смогут сказать себе «у синей стенки» (или т.п.) ¹¹².

Явные, конкретные знаки, обращающиеся к сознанию, имеют то преимущество перед интерпретируемыми подсознанием невербальными сигналами, что с их помощью можно выразить информацию любой степени новизны и необычности — и это расширяет возможности использования языка как инструмента познания мира: любую пришедшую в голову идею об устройстве окружающей действительности люди могут сформулировать средствами языка и затем подвергнуть критическому осмыслению.

В пользу гипотезы, что язык развивается как коммуникативная система — комментарий, говорит и то, что он до сих пор подсознательно воспринимается прежде всего именно в этом качестве. Люди, не получившие лингвистического образования, интуитивно считают язык системой ярлыков: слова — имена вещей, предложения — описания (именования) ситуаций. Если попросить сказать «какие-нибудь слова» на чужом языке, скорее всего будут названы существительные. При языковых контактах люди заимствуют слова из одного языка в другой — опять же, существительных среди заимствований существенно больше, чем глаголов, прилагательных и других частей речи. При зашумлении сигнала существительные распознать оказывается проще, чем глаголы ¹¹³. «Знания» ассоциируются с существительными, поэтому в энциклопедии включаются существительные — но обычно не включаются глаголы (хотя, скажем, о действии «молотить» можно рассказать не меньше, чем о предмете «цеп»). Эксперименты по проверке того, как люди обращаются со словами, по большей части представляют собой операции с называнием предметов.

Как отмечал А.В. Лурия, дети гораздо раньше начинают осознавать в качестве слов существительные — имена вещей, чем слова, обозначающие действия или качества: «если предъявить ребенку 3–5 лет, уже овладевшему элементарным счетом, два изолированных слова, например „стол — стул“, и предложить ему сказать, сколько именно слов было предъявлено, он без труда ответит: „Два“. Однако если от конкретных существительных обратиться к глаголам или прилагательным, предложив ему сочетание слов „собака — бежит“ или „лимон — кислый“, он окажется уже не в состоянии дать правильный ответ: "Конечно, здесь одно слово „собака“ и „лимон“"» ¹¹⁴.