Во-вторых, они связаны друг с другом словообразовательными связями, что отчасти компенсирует принцип произвольности языкового знака. Например, вряд ли кто может сказать, почему «ухо» называется
ухом, но несомненно, что
ушастымможет быть назван лишь тот, кто обладает ушами (размером больше ожидаемого),
ушко— это маленькое ухо или нечто, ассоциирующееся с ухом, и т.д. Такие связи могут выражаться при помощи аффиксов (морфем, не являющихся корнями, — приставок, суффиксов и т.д.), хотя и не во всех языках эта техника реально используется. Словообразовательные отношения (в любом языке, где они есть) образуют сети: так, например, русское слово
бегунвходит, с одной стороны, в гнездо слов с тем же корнем, обозначающим быстрое перемещение (ср.
бегать, убегать, забегаловка), а с другой — в ряд слов с тем же суффиксом, обозначающим деятеля (ср.
колдун, врун, болтун, хохотун); каждое из этих слов, в свою очередь, также соотносится со словами, имеющими такой же корень или такие же аффиксы (например:
колдун — колдовать — колдовство…,
убегать — улетать — уползать… и т.д.).В-третьих, в значение слов «встроена» информация об их сочетаемости. Например, глагол «находиться» обязан иметь при себе два компонента (или, как говорят лингвисты, у него две валентности) —
кто/чтонаходится (именная группа) и
гденаходится (локативная группа — либо существительное с предлогом, либо наречие места), и если хотя бы один из этих компонентов не выражен, предложение воспринимается как неполное. У глагола
бежатьвалентность одна —
ктобежит, хотя бежать, разумеется, тоже можно только где-то. Именно проблемы с сочетаемостью (а отнюдь не только мода на все западное) привели в русский язык слово
спонсор: слово с приблизительно тем же значением —
меценат, уже существовавшее в русском языке, не может иметь при себе определение в родительном падеже, — действительно, нельзя быть
меценатом чего-
то. А вот
спонсором чего-
то(
трансляции «Формулы-1
», например) — вполне можно.Далее, в любом языке (и даже в языках глухонемых) существуют слова, единственное назначение которых состоит в указании на синтаксические связи в предложении (как, например, упомянутый выше союз
и, имеющийся и в амслене); для многих других слов такая информация является хотя и не единственной, но важной частью значения. Кроме того, синтаксические отношения часто выражаются специальными частями слов — русская грамматическая традиция называет их окончаниями, но в других языках морфемы с таким значением могут располагаться и перед корнем, и вокруг него. Ср., например, формы глагола в языке суахили:
ninakupenda«я тебя люблю» (
ni- «я», -
ku- «тебя») и
anawapenda«он их любит» (
а- «он (человек)», -
wa- «они (люди)»), — или формы существительного в чукотском языке:
«олень»,
«с оленем»
90.В словосочетаниях и предложениях слова следуют друг за другом в определенном порядке — он может быть «жестким» (т.е. обслуживающим синтаксис), как в английском, или «свободным» (т.е. служащим для выражения тонких смысловых различий), как в русском, но у него всегда есть правила. Например, в русском языке прилагательное в норме предшествует определяемому существительному, а определение в родительном падеже следует за ним, ср.
добрый совет друга(другие варианты допустимы, но ощущаются как вычурные). В других языках обычным может быть другой порядок, например, в древнекитайском языке оба определения предшествовали определяемому существительному (
gu rau bok— букв. «врага старый раб»), а в современном французском следуют за ним (
le rappel bref d’une r`egle— букв. «повторение краткое правила»), но языка, в котором никакого порядка не было бы вообще, не существует.Кроме того, в словосочетаниях и предложениях между словами имеются иерархические связи — одни слова являются зависимыми, а другие — главными (и тем самым могут, например, требовать от первых определенной грамматической формы), каждая такая пара может зависеть еще от какого-нибудь слова и так далее. Группа слов, которая вся целиком зависит от какого-то слова, представляет собой синтаксическую составляющую.