Можно сказать с уверенностью, что богатства иерусалимского духовенства приняли колоссальные размеры. Марк Красе, союзник Цезаря, с которым мы уже имели случай познакомиться, воспользовался этим, когда он предпринял свой разбойничий поход против парфян. По дороге он забрал сокровища Иерусалимского храма. Когда Красе готовился в поход против парфян, он явился в Иудею и забрал все деньги из храма, которые не трогал Помпеи, — две тысячи талантов и все (нечеканенное) золото на сумму в восемь тысяч талантов. Наконец, он похитил слиток золота весом в триста мин, а мина весит у нас два с половиной фунта».
В общем это составляет около 50 миллионов марок. Несмотря на это, храм скоро был опять наполнен золотом. Количественно духовенство было ограничено узкими пределами, так как оно представляло родовую аристократию, в которой должности переходили по наследству. Согласно Иосифу Флавию, ссылающемуся на Гекатея (Против Апиона, 1,21), было «1500 иудейских священников, которые получали десятины и управляли общиной».
Но и в их среде мало-помалу образовалось деление на высшую и низшую аристократию. Некоторые семьи сумели прочно овладеть всей правительственной властью и разбогатеть таким образом, а богатство их еще больше увеличивало их влияние. Они образовали тесно сплоченную лигу, которая всегда избирала первосвященника из своей среды. При помощи наемников они укрепляли свою власть и защищали ее от других священников, которые старались свергнуть их.
Иосиф Флавий рассказывает следующее: «В это время царь Агриппа отдал звание первосвященника Измаилу, который был сыном Фаба. Но высшее духовенство начало борьбу со священниками и старейшинами народов в Иерусалиме. Они собрали вокруг себя всяких беспокойных и отчаянных людей и стали в их главе. Они часто вступали в споры друг с другом, ругались взаимно и бросали друг в друга каменьями. Никто не противился этому, все происходило так, как будто в городе не было никакого начальства. Высшее духовенство наконец дошло до такой дерзости, что не постыдилось послать служителей в амбары и забрать там десятину, следовавшую священникам, так что многие из последних вынуждены были голодать».
Дела приняли такой скверный оборот, правда, только тогда, когда иудейская община уже быстро приближалась к гибели.
Но уже с самого начала духовная аристократия возвысилась над народной массой и усвоила себе воззрения и обычаи, стоявшие в противоречии с воззрениями народа, главным образом иудейского населения Палестины. В особенности ярко это проявлялось во внешней политике. Мы видели уже, как вследствие географического положения Палестины над нею постоянно тяготело чужеземное господство или грозило ей. Сбросить его или смягчить его можно было двумя путями: дипломатией или вооруженным восстанием.
Пока существовала персидская монархия, ни тот ни другой путь не обещали успеха, но положение изменилось, когда Александр разрушил ее. Новая империя, которую он основал вместо нее, быстро распалась после его смерти, и снова за господство над Израилем начали бороться, как и в старое время, Сирийско-Вавилонское и Египетское царства. Разница заключалась теперь в том, чтобы оба они находились под властью греческих династий: Сирия — под властью Селевкидов, Египет — Птолемеев, и оба все больше эллинизировались.
Справиться с каждой из этих двух держав путем военной силы было безнадежным делом. Тем больше можно было достигнуть при помощи ловкой дипломатии: нужно было стать на сторону сильнейшей из них и добиться от нее привилегированного положения. Но этого нельзя было достигнуть путем ненависти к чужеземцам и отказа от более высокой эллинской культуры и ее средств. Скорее являлась необходимость усвоить эту культуру.
К этой политике иерусалимскую аристократию толкало лучшее знакомство с отношениями в соседних государствах, которое отличало ее от массы остального населения уже в силу ее социального положения и правительственных функций, выполняемых ею. Но в том же направлении ее толкало также ее богатство. Пластические искусства и различные производства предметов роскоши и ком форта в Палестине не процветали, тогда как эллины возвели их на такую высоту, которой они нигде не достигали в то время и еще много веков спустя. Властители всех народов, даже победоносного Рима, заимствовали у эллинов все внешние формы жизни и культуры: эллинизм становится модой для всех эксплуататоров античного мира, как в восемнадцатом столетии для Европы идеалом стала французская культура.
Чем больше возрастала эксплуатация иудейства его аристократией, чем больше увеличивались ее богатства, тем больше она тянулась к эллинской культуре.
Жалобы на это мы находим уже в Первой книге Мак-кавейской. Они относятся ко времени Антиоха Епифана (175–164 гг. до Р. X.).