Происхождение христианства

Наоборот, бедные и угнетенные массы на каждом шагу убеждаются, что они рабы условий, судьбы, решения которой кажутся им непостижимыми, но которые, во всяком случае, сильнее их. Бедняки слишком хорошо знают, какой насмешкой звучит уверение богатых, что «всяк своего счастья кузнец». Напрасно стараются они уйти из-под ярма гнетущих их условий, они чувствуют его постоянно на своей шее. А их большая масса показывает им, что не только отдельным из них так живется, что каждый из них влачит за собой такие же цепи. И они видят также, что не только вся деятельность их и успех ее, но и чувство и мышление их, а вместе с тем и желания находятся в полной зависимости от условий их существования.

Может показаться странным, что фарисеи, соответственно своему промежуточному положению, одновременно признавали и свободу воли и необходимость. Но почти два тысячелетия спустя то же самое сделал и великий мыслитель Кант.

Остальную идеологическую постройку, создавшуюся на основе ессейского общественного устройства, мы не будем здесь разбирать, хотя именно она больше всего интересует историков. Она дает им повод к очень глубокомысленным рассуждениям о происхождении ессейства от парсизма, или буддизма, или пифагореизма, или других «измов».

Вопрос о действительном происхождении ессейства таким путем не может быть решен. Общественные учреждения в среде какого-нибудь народа возникают всегда в силу действительных потребностей самого народа, а не путем простого подражания иностранным образцам. Конечно, история и опыт других народов могут многому научить, но из них усваивается только то, что может пригодиться, в чем чувствуется потребность. Так, например, римское право в эпоху Возрождения подверглось рецепции в Германии только потому, что оно прекрасно соответствовало интересам пробуждающихся сильных классов, абсолютизма и купечества. Когда перед глазами находится готовое орудие, вполне удовлетворяющее данной потребности, никто не будет тратить свой труд на изобретение нового. Но тот факт, что данное орудие заимствовано из-за границы, не отвечает еще на вопрос, почему оно находит себе применение; последнее обстоятельство может быть объяснено только действительными потребностями самого народа.

Впрочем, влияние, которое могли оказать на ессейство парсизм, буддизм и пифагореизм, подвержено большому сомнению. Прямое воздействие на ессейство какого-нибудь из этих элементов не было установлено ни в одном случае. А черты сходства между ними могут быть объяснены одинаковостью тех условий, при которых они возникали, и одинаковостью решений, к которым в силу этого приходили.

Скорее всего можно было бы предполагать связь между ессеями и пифагорейцами. Иосиф Флавий тоже говорит, что ессеи ведут образ жизни, очень похожий на образ жизни пифагорейцев. Но тогда является вопрос, кто у кого позаимствовал, ессеи у пифагорейцев или наоборот? Конечно, утверждение Иосифа Флавия, что Пифагор усвоил себе иудейские воззрения и выдал их за свои, представляет только основанное на подделке преувеличение с целью возвеличения иудейства. В действительности мы почти ничего не знаем о Пифагоре. Только долго спустя после его смерти известия о нем становятся все подробнее, и они становятся тем более определенными и в то же время более невероятными, чем больше мы удаляемся от эпохи, в которую он жил. Мы уже в первом отделе показали, что с Пифагором обращались так же, как после с Иисусом. Он превратился в идеальный образ, которому приписывали все, чего ожидали и требовали от нравственного совершенства, но одновременно из него сделан был чудотворец и пророк, который необыкновенными подвигами доказал свою божественную миссию. И именно потому, что о нем было известно очень мало, ему могли приписывать и вкладывать в его уста все, что угодно.

Очень вероятно, что и выработанный якобы Пифагором устав жизни, очень похожий на ессейский, несравненно более позднего происхождения и, быть может, не древнее ессейского.

Зародился этот пифагореизм, по всей вероятности, в Александрии. Соприкосновение с иудейством диктовалось самими условиями, и очень возможно, что пифагорейские воззрения были перенесены и в Палестину. Но могло иметь место и обратное явление. Возможно, наконец, также, что и пифагореизм, и ессейство черпали из одного общего источника: из египетской практики. В Египте более высокая ступень общественного развития привела уже относительно очень рано к образованию монастырских общежитий.