«Для этого изречения в первоначальной его форме совершенно не существует вопрос, раскаются ли действительно грешники, последуют ли они призыву и покорным исполнением требований проповедника, зовущего их к раскаянию, заслужат доступ в царство небесное. Наоборот, именно, как грешники, они в привилегированном положении по отношению к справедливости, именно, как грешники, они призываемы к блаженству, пользуются абсолютной привилегией. Грешникам предназначено царство небесное, и их зовут только воспользоваться правом собственности, которое принадлежит им, как грешникам».
Если это место указывает на неуважение к традиционной законности, то слова, в которых Иисус возвещает о пришествии мессии, говорят о насилии. Существующая Римская империя должна будет погибнуть, и святые не должны играть при этом пассивную роль.
Иисус заявляет:
«Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится! Думаете ли вы, что Я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение; ибо отныне пятеро в одном доме станут разделяться, трое против двух, и двое против трех» (Лк. 12: 49–52).
А у Матфея прямо сказано: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (10:34).
Прибывши в Иерусалим на праздник пасхи, Иисус изгоняет из храма торгашей и мытарей, что было невозможно без насильственного вмешательства значительной народной толпы, возбужденной его речами. Вскоре после этого на Тайной вечере, непосредственно перед катастрофой, Иисус говорит ученикам:
«Но теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч; ибо сказываю вам, что должно исполниться на Мне и сему написанному: и к злодеям причтен. Ибо то, что о Мне, приходит к концу. Они сказали: Господи! вот, здесь два меча. Он сказал им: довольно» (Лк. 22:36–38).
Вскоре после этого происходит на горе Елеонской столкновение с вооруженными представителями власти. Иисуса, по преданию, арестуют.
«Бывшие же с Ним, видя, к чему идет дело, сказали Ему: Господи! не ударить ли нам мечом? И один из них ударил раба первосвященникова, и отсек ему правое ухо» (Лк. 22:49–50).
Но Иисус, по евангельскому преданию, противится всякому кровопролитию, добровольно дает себя заковать и идет на казнь, а его товарищей никто не трогает.
В таком изложении эта история кажется весьма странной, полной противоречий, и, по-видимому, первоначально она рассказывалась совершенно иначе.
Иисус призывает к мечу, потому что наступило время для действия: вооруженные мечами, выходят его соратники, и, когда они натыкаются на врага и обнажают мечи, Иисус внезапно заявляет, что он принципиальный противник всякого насилия. Разумеется, особенно резко высказано это у Матфея: «Возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? как же сбудутся Писания, что так должно быть?» (Мф. 26: 52–54).
Если Иисус с самого начала был против всякого применения насилия, зачем же тогда призывал он к мечу, к чему разрешил он своим друзьям пойти с ним вооруженными. Это противоречие станет понятным только тогда, когда мы допустим предположение, что христианская легенда первоначально сообщала о задуманном заговоре, при котором Иисус был схвачен, — заговоре, момент для которого казался подходящим после того, как удалось изгнание торгашей и мытарей из храма. При позднейшей обработке не решились совершенно устранить этот рассказ, слишком крепко связанный с общим изложением. Поэтому его исказили и применение насилия изобразили в виде действия, которое апостолы пытаются совершить против воли Иисуса.
Будет, быть может, не лишним проследить, как произошло столкновение на Елеонской горе. Это был самый подходящий пункт для нападения на Иерусалим.
Припомним, например, рассказ Иосифа Флавия о бунте, поднятом одним египетским евреем, во времена прокуратора Феликса (52 до 60 г. после Р. X.).