Происхождение личности и интеллекта человека

Д. Хьюбел и Т. Визел полагали, что «в основе улавливания эмпирических законов, связывающих предметы и явления окружающего мира, лежит способность отдельных нейронов мозга избирательно реагировать на специфические свойства раздражителей» (Hubei D., Wiesel Т. Receptive Fields of Single Neurones in the Cat's Striate Cortex, 1959). Л. Крушинский (1967) основывал гипотезу «избирательности» нейронов как на их «избыточном количестве», так и на том, что «генетическая детерменированная активность нейронов обусловливается не их положением в нервной сети, а посредством активации различных участков генетического аппарата самого нейрона в процессе индивидуального развития» (Крушинский Л. Биологические основы рассудочной деятельности, 1986).

Ceterum, даже самые смелые разработки этого направления «нащупали» лишь теоретическую вероятность того, что в зрительной коре кошки, возможно, содержатся нейроны, реагирующие на специфическое положение раздражителя в пространстве.

Однако даже если признать и за этими экспериментами некую правоту и научную перспективу, то следует отметить, что они опять- таки (как и академическая гипотеза) свидетельствуют об общности нейронных процессов у всех животных (Д. Хьюбел, Т. Визел проводили исследования на кошках, П. Уайтинг, С. Бензер и др. — на дрозофилах и гигандроморфных осах) и ничего существенного в определение природы мышления человека не привносят.

CONCLUSIO

Вкратце очертив схематику и механику мышления, вернемся к теме интеллекта.

Отметим, что данное явление является коллективным продуктом многих поколений. От homo к homo он передается лишь искусственным путем (научением) и особого интереса для нейрофизиологии не представляет.

Строго говоря, это такой же «наполнитель», как и тот, что предлагается мышлению рецепторикой и разумом, но в силу своей искусственности и рафинированности — более сильный и концентрированный.

Являясь результатом нескольких веков селекции знаний, интеллект скомпонован (в целом) из ответов «точных», а не из тех, что могли бы предложить человеку природный разум и базирующееся на нем первобытное мышление. Эта «точность» является, вероятно, усилителем раздражения, что и позволяет интеллекту доминировать в общественной культуре homo и иметь неплохие перспективы дальнейшего развития.

По сути, любой интеллектуальный акт homo всегда, molliter dictu, «вторичен», так как является лишь «комбинацией-рекомбинацией» ответов, понятий, номинаций, образов et cetera, которые были созданы до момента данного комбинирования (интеллектуального акта), т.е. индивидуальность творчества, науки и т.н. событий «внутреннего мира» человека является не более чем фигурой речи.

Necessario notare, что интеллект как коллективная информационная система имеет свои жесткие, но любопытные законы; exempli causa, закон непреодолимой постепенности (lex progressionis insuperabilis), заключающийся в том, что комбинация, содержащая (относительно) верный ответ о тех или иных особенностях среды, может быть создана только на основе определенного множества предшествующих точных комбинаций.

Иллюстрацией может служить данное (как, впрочем, и любое другое) исследование; нетрудно заметить, что его автор не является изобретателем употребленных в его текстах букв, слов, символов, терминов, образов, а пользуется лишь тем, что предложили ему столетия образования и рафинации языков, выработанная множеством поколений механика мышления (логика), уже созданная до него нейрофизиологическая, антропологическая, эволюционистская фактура et cetera.

Доступ к этой информационной коллективной системе достаточно легок, хотя требует усложнения курса социально-этической дрессировки, которая, собственно, и превращает животное homo в человека. (Напомним, что воспитание — это умение не допустить развития в человеке его естественных черт и качеств.)

Sed никакое воспитание не способно аннулировать те потенциалы древних структур мозга, которые осуществляют управление поведением и которые всегда воспользуются возможностями интеллекта (как и любым другим преимуществом) для социальной, пищевой, сексуальной, иерархической или иной успешности особи примерно так же, как мозг эдмонтозавра (Edmontosaurus) использовал уникальность своего дентального аппарата, насчитывавшего около 1600 зубов, а мозг дельфина использует эхолокацию.

Эту позицию превосходно раскрыл в своей хрестоматийной реплике С. Р. Кахаль: «Не особые интеллектуальные способности отличают исследователя от других людей, а его мотивация, которая объединяет две страсти: любовь к истине и жажду славы; именно они придают обычному рассудку то высокое напряжение, которое ведет к открытию».

Данная цитата звучит чуть более пафосно, чем требует ее смысл, но Кахалю простительны даже поэтизмы. Впрочем, очистка от них смысла остается необходимой процедурой, так как и «любовь к истине» и «жажда славы» являются не очень точным (литературным) эквивалентом обозначения нескольких важнейших агрессий, которые используют существенные возможности интеллекта.