Происхождение партократии

«Письмо (Ленина. – А. А.) было составлено чрезвычайно решительно и угрожало нам всякого рода штрафами. Мы все были ошарашены. Никто до этого вопрос так круто не ставил. Может быть, это был единственный раз в истории нашей партии, когда ЦК единогласно постановил сжечь письмо Ленина… Хотя мы верили, что нам безусловно удастся захватить власть в Петрограде и Москве, но мы думали, что в провинции мы все еще не в силах добиться этого (цитирую по L. Trotzki, «Geschichte der russichen Revolution,» стр. 601). Комментируя это высказывание Бухарина, Троцкий говорит, что решение ЦК о сожжении письма Ленина не было единогласным, но тут Троцкий допускает ошибку, так как ссылается на протокол ЦК от 15 сентября («Протоколы ЦК», стр. 55), где обсуждались первые два письма Ленина, и приводит результаты голосования по этим письмам (там было решено сохранить только один экземпляр: за – 6, против – 4, воздержалось -6). У Бухарина же речь идет о третьем письме Ленина от 29 сентября (как приписка к статье «Кризис назрел», приписка предназначалась только для членов ЦК, ПК, МК и Советов. Ленин, ПСС, Т. 34, стр. 280-283).

Письмо от 29 сентября все-таки возымело свое действие. Об этом мы поговорим в следующей главе.

Глава 13

ЦК – ОРГАНИЗАТОР РЕВОЛЮЦИИ

Ленин, опираясь на Троцкого (Ленин: «Троцкий был за бойкот. Браво, т. Троцкий!»), добился первого и очень серьезного тактического успеха: заседание ЦК от 5 октября 1917 года выносит постановление всеми голосами против одного (вероятно, Каменев) уйти из Предпарламента в первый же день открытия его сессии, огласив там соответствующую декларацию («Протоколы ЦК РСДРП (б)», стр. 76). 7 октября 1917 года большевистская фракция, в соответствии с этим требованием ЦК, покинула Предпарламент, огласив мотивированную декларацию. Декларация содержит общеизвестные требования большевиков о власти (Советов), земле, мире и т. д.

Подтекст декларации яснее ее текста – это бойкот демократии и ставка на установление диктатуры через вооруженное восстание.

Того же 7 октября Ленин по специальному решению ЦК от 3 октября 1917 года («Протоколы ЦК…», стр. 74) возвращается из своего финляндского подполья в Петроград, чтобы, как сказано в протоколе, «была возможной постоянная и тесная связь» (там же, стр. 74). Отныне Ленин берет на себя непосредственное руководство над ЦК.

Теперь он имеет возможность встречаться с каждым из членов ЦК и ПК. Его информация тоже стала полнее. Ленин на всякий случай снял бороду и усы, надел грим, сделав себе через ЦК и через большевика Смилгу (председатель областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии) удостоверение на имя рабочего Константина Петровича Иванова (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 268). На имя Иванова был выписан Ленину пропуск и в Смольный институт, где находился легальный большевистский центр. Хотя Ленин и говорил, что ему нужно фальшивое удостоверение «на всякий случай, ибо возможен и "конфликт" и "встреча"» (там же, стр. 268), но надобность в этом едва ли была. Временное правительство давно не ищет Ленина, а ЦК партии еще 6 сентября предложил Ленину и Зиновьеву («Протоколы ЦК…», стр. 74) в случае их согласия поставить перед ЦИК Советов вопрос об освобождении их от преследования под залог (под залог был освобожден и Троцкий 4 сентября 1917 г.) Однако Ленин предпочел оставаться «нелегальным».

Через три дня после возвращения Ленина – 10 октября 1917 года – происходит с его участием то историческое заседание ЦК, на котором был, наконец, поставлен вопрос о восстании. Это заседание происходило на квартире редактора газеты М. Горького «Новая жизнь» меньшевика-интернационалиста Н. Суханова. Как это случилось, что квартира врага октябрьского переворота Суханова оказалась местом исторического заседания ЦК большевиков, Суханов объясняет так:

«Собрался полностью большевистский партийный ЦК… О, новые шутки веселой музы истории! Это верховное и решительное заседание состоялось у меня на квартире, на Карповке (д. 32, кв. 31). Но все это было без моего ведома. Я по-прежнему очень часто заночевывал где-нибудь вблизи редакции или Смольного, то есть вёрст восемь от Карповки. На этот раз к моей ночевке вне дома были приняты особые меры: по крайней мере, жена моя точно осведомилась о моих намерениях и дала мне дружеский, бескорыстный совет – не утруждать себя после трудов дальнейшим путешествием. Во всяком случае, высокое собрание было совершенно гарантировано от моего нашествия…» (Н. Суханов, «Записки о революции», кн. VII, 1923, стр. 33).