Происхождение романа.

Повествования последнего типа преобладают количественно и, кроме того, в течение долгого времени остаются живым, развивающимся явлением (переводы с латинского, естественно, вообще не являются живым фактом литературы, а обширные средневековые аллегории заканчивают свою историю уже после эпопеи Данте, которая представляет собою как бы их завершение). Поэтому, резюмирует Фёлькер, «вплоть до нового времени под «романами» имеют в виду главным образом рыцарские истории» (S.524). Именно с этим значением рыцарской истории слово «роман», как показывает Фёлькер, в XIV веке появляется в английском языке (romance у Чосера), а к XVII веку — в немецком (der Roman). В русский язык слово «роман» в том же значении входит в XVIII веке (например, у Тредиаковского).

Итак, возникнув в качестве обозначения «книги на романском языке», слово «роман» к XV веку становится названием основного эпического жанра средневековой литературы — рыцарской повести. Естественно, что термин наполняется теперь конкретным содержанием. Он применяется «исключительно к повествованиям с вымышленным содержанием», причем к повествованиям, которые слагаются «из необыкновенных, выделяющихся из происшествий повседневной жизни событий и положений» (S. 516 — 517). С этой точки зрения «роман» противопоставляется теперь другим жанровым названиям. Основываясь на материале ряда средневековых текстов, Фёлькер показывает, что термины «roman» и «geste» «взаимно противопоставлены...; последнее равнозначно летописи, доподлинному рассказу» (S. 515). «Geste» буквально значит «деяние», и во Франции имя «chanson de geste» (то есть «песня о деяниях») носили старые народные эпосы, подобные «Песне о Роланде».

Это противопоставление вымышленного и необыкновенного «романа» и исторической «песни» очень важно для уяснения интересующих нас вопросов. «Roman» и «geste» противопоставляются по той логике, которая выразилась в научно точной русской пословице: «Сказка — складка, песня — быль». Заглянув в историю скитаний слова «роман» в целиком внятном нам русском языке, мы обнаружим весьма интересные факты. «Рыцарский роман» начиная с XIII века получает необычайно широкое распространение во всей Европе. Лишь в XVII веке этот жанр постепенно отмирает. Однако в России он достаточно популярен и в XVIII веке. Характерной чертой жанра являются его свободные странствия из страны в страну. Многие французские «романы» переходят в Англию, Германию, Италию. В России также с XVI — XVII веков широко распространены французские по происхождению «романы» о Бове-королевиче и о Петре Златых Ключей и прекрасной Магилене.

Следует подчеркнуть, что компаративисты напрасно рассматривали эти произведения в аспекте теории бродячих фабул. В данном случае речь должна идти совсем о другом — не о сложном и таинственном странствии фабулы, но о простом переводе произведений. Конечно, переводческая практика того времени еще не задавалась проблемой точности и адекватности перевода и допускала самую вольную переработку. Кстати, обработка допускается и позднее, хотя и становится менее вольной. Но, во всяком случае, русские переводы «Дон Кихота», «Жиль Бласа», «Манон Леско», сделанные в XVIII веке, едва ли можно именовать «переводами» с современной точки зрения. А в XVII веке, когда появляются переводы «Бовы» и романа о Пьере и прекрасной Магеллоне (которым зачитывался несколько ранее по-испански дон Кихот, даже летавший вместе с Санчо на «волшебном коне» Магеллоны), переводческие «принципы» еще совершенно неопределенны.

Итак, повествование о Бове-королевиче и другие подобные явления, популярные в определенный период в России, представляют собою «рыцарские романы». В XVIII веке жанр этот и в России уже отмирает и противостоит эстетически передовой литературе. В 1760 году русский литератор Порошин с горечью говорит о засилье «нелепых романов», утешаясь лишь тем, что «не у одних нас есть Бовы-королевичи, Ерусланы Лазаревичи, Петры Златые Ключи. Везде их много...»[36]. Для писателя XVIII века «Повесть о Бове-королевиче» — «роман». Под тем же названием эта повесть, дошедшая до нас более чем в трехстах русских изданиях и списках, фигурирует и в ряде работ историков литературы. Но, кроме того, история о Бове существует и в устной традиции, как волшебная сказка. Любой фольклорист назовет ее именно так. Мы сталкиваемся с явлением «двойного счета» в терминологии: «Повесть о Бове-королевиче» — это и «рыцарский роман» и волшебная «сказка». Однако этот двойной счет образуется лишь впоследствии: в XVIII веке никакой путаницы нет, ибо «роман» и «сказка» выступают в русском языке как синонимы.