Происхождение сионизма. Основные направления в еврейской политической мысли

Жаботинский родился в Одессе и рос в семье зажиточного торговца, усвоившего дух и атмосферу просвещенного города. В своей «Автобиографии» Жаботинский сообщает, что, хотя дом был вполне «кашерным», в нем, «кроме уроков иврита, не было никакого внутреннего контакта с еврейством». Он не помнит, проходил ли в частной школе, куда его определили, «что-нибудь еврейское, историю Израиля или молитвы», хотя ивритом он занимался частным образом уже с раннего возраста. Заметный отпечаток наложила на Жаботинского космополитическая атмосфера Одессы конца XIX века, которой он посвящает созданный в 30-х годах роман «Пятеро», написанный по-русски. Жаботинский удачно отразил единственный в своем роде характер этого города; и в «Автобиографии» он пишет об Одессе: «Этот город возник на пустом месте лет за сто до моего рождения; его жители бегло говорили на дюжине языков, не зная как следует ни одного из них». Среди факторов, наложивших отпечаток на его детство, он называет дух Одессы, «легкомысленного города, подобного которому я не видел… Ничто не сравнишь с Одессой с ее мягкой веселостью и легким опьянением, разлитым в воздухе, без тени и намека на душевные комплексы и нравственные трагедии». Несмотря на смерть отца и денежные затруднения, постигшие семью в результате этого несчастья, в доме сохранилась атмосфера просвещения и космополитизма. С помощью отцовской библиотеки и при поощрении членов семьи Жаботинский еще мальчиком познакомился с европейской — и особенно немецкой — культурой, столь привлекавшей образованное одесское еврейство того времени. Еще будучи подростком, он переводил стихи с иврита и английского на русский, а затем, по инициативе родных, поехал изучать право в Швейцарию и Италию.

По его собственным словам, он впервые столкнулся с сионизмом в период своих занятий в Берне, когда пришел в студенческий клуб на лекцию Нахмана Сыркина о социалистическом сионизме. По этому случаю, пишет Жаботинский, он сам произнес свою первую сионистскую речь. Об этом событии он сообщает в «Автобиографии»:

«Я говорил по-русски, следующим образом: «Не знаю, социалист ли я, так как до сих пор не был знаком с этим учением; но я, несомненно, сионист, ибо евреи — народ никудышный, соседи его ненавидят, и по заслугам, в диаспоре его ожидает всеобщая Варфоломеевская ночь, и единственное его спасение — ехать в Палестину».

Возможно, не следует придавать большое значение этому отчету — в частности отрывку, где Жаботинский заявляет, что еврейский народ ненавидят «по заслугам», — но тот, кто желает уже здесь, в словах юноши, которому не исполнилось и двадцати лет, найти начало обостренного понимания угрожающей евреям страшной катастрофы, имеет перед собой это собственное свидетельство Жаботинского, хотя и гласящее, что в то время он совершенно не занимался сионистской деятельностью.

Ибо основное влияние, сформировавшее его интеллектуальный облик, оказала на Жаботинского Италия, куда он поехал после Швейцарии и где провел около трех лет. Италия, а не Россия способствовала формированию его духа. В «Автобиографии» он говорит:

«Если есть у меня духовная родина, то это — Италия в большей степени, чем Россия… Со дня моего приезда туда я растворился среди итальянской молодежи и жил ее жизнью, пока не оставил Италию. Мое отношение к проблемам нации, государства и общества полностью сформировалось в те годы под итальянским влиянием; там я научился любить искусство архитектуры, скульптуры и живописи, а также латинской музыки… В университете моими учителями были Антонио Лабриола и Энрико Ферри, а веру в справедливость социалистического строя, которую они воспитали в моем сердце, я сохранял как нечто само по себе разумеющееся, пока она не рухнула до основания при виде «красного» опыта России. Легенда Гарибальди, сочинения Мадзини, поэзия Леопарди и Джусти обогатили и углубили мой поверхностный сионизм, превратив его из инстинктивного чувства в мировоззрение».

Итак, итальянский национализм с его пафосом и риторикой, с героикой добровольческих легионов Гарибальди более, чем непосредственное соприкосновение с проблемами и бытом еврейского народа, сформировал национальные взгляды Жаботинского. Вместе с этим его политическое и эстетическое чувство подвело его к истокам кризиса, уже ощутимого в атмосфере либеральной и утонченной Италии конца века, указав на связь между новыми эстетическими течениями типа футуризма и зарождением итальянского фашизма: