Происхождение творчества. Провокационное исследование: почему человек стремится к созданию прекрасного

Другими словами, офидиофобия, то есть патологическая боязнь змей, выглядит как инстинкт и в некотором (традиционном) смысле этого слова им и является. Но отвращению к змеям можно научить, если поставить себе задачу сделать это быстро и целенаправленно. Ведь какова была первопричина инстинкта, заставлявшего уклоняться от встреч со змеями? Ответ очевиден: это смертельная опасность, с которой люди и их дочеловеческие предки сталкивались в течение миллионов лет. Только небольшой процент видов змей являются ядовитыми, но и эти немногие считаются наиболее опасными животными на Земле. Самая высокая смертность от змеиных укусов наблюдается в Юго-Восточной Азии (тому виной некоторые виды гадюк, кобры и крайты). Одним из самых рискованных занятий в мире может быть сбор чая, среди кустов которого любят скрываться гадюки Рассела – большие, агрессивные, смертоносные и малозаметные. Ядовитые змеи распространены практически повсеместно как в тропических, так и в умеренных климатических поясах мира. А смертельные укусы, хотя и очень редко, но все еще встречаются даже в Финляндии и Швейцарии.

Как и другие призраки нашего далекого, почти геологического прошлого, иные потенциально опасные животные также навязали нам свои собственные генетические фобии. У меня самого существовала арахнофобия (инстинктивный страх перед пауками), правда, она проходила в легкой форме, но зато ее так и не удалось полностью изжить. Этот чувствительный период начался у меня примерно в три с половиной года и тянулся в течение всего детства. Страх перед насекомыми в целом («жуками») наиболее распространен среди детей шести-восьми лет, а потом спадает. «Предустановленный» страх перед крупными животными обычно не развивается до пятилетнего возраста, но боязнь собак (а, следовательно, в древние времена волков) может проявиться и в возрасте двух лет.

Так или иначе, следует отметить тот факт, что способность ставить волосы дыбом с помощью выработанных отвращений и фобий у нас почти полностью ограничена рисками, полученными в дикой природе нашими далекими человеческими и дочеловеческими предками на протяжении многих тысячелетий. Кроме различных врагов из числа живых существ, предметами фобий могут стать замкнутое пространство, высота, текущая вода и встречи с незнакомыми людьми вне дома. У нашего вида не хватило времени, чтобы выработать фобии на ножи, огнестрельное оружие и автомобили, которые являются наиболее частыми причинами смерти в современной жизни.

Обратимся теперь к более приятным вещам. Измерения альфа-ритмов мозга показали, что при рассматривании абстрактных композиций максимальное возбуждение мозга достигается при избыточности элементов композиции, составляющей около 20 процентов. Это примерно равно сложности картинки примитивного лабиринта, двум виткам в логарифмической спирали или асимметричному кресту. Меньшая сложность композиции дает ощущение непривлекательной простоты, в то время как бóльшая сложность осознается как «толкотня». В свете этого кажется разумным, что примерно такая же степень сложности характерна для большого количества признанных произведений искусства наблюдается во фризах, декоративных решетках, колофонах, логотипах и дизайнах флагов.

Такой же уровень сложности характеризует часть произведений, которые считаются привлекательными в первобытном искусстве, а также в современном искусстве и дизайне. Этот принцип оптимальной сложности может выражать ограничения, возникающие в том случае, когда мозг пытается одним взглядом охватить всю картину. Тот же принцип объясняет существование загадочного числа семь – это количество объектов, которые можно подсчитать с первого взгляда – то есть не разбивая изображение на единицы, которые должны учитываться по отдельности, а потом складываться вместе. Гуманитарные науки еще не научились справляться с химерической природой нашего ума и нашего творчества. Нами управляют эмоции, вписанные в наши ДНК малоизвестными и лишь частично понятыми доисторическими событиями. Между тем именно в таком запутанном состоянии мы были катапультированы в эпоху научно-технического прогресса, в которую легко писать инструкции для роботов, но трудно следовать тем древним ценностям и чувствам, что навечно сделали нас людьми.