— Ты уже так думаешь, — оборвал он ее с отчаянной настойчивостью. — Или станешь думать рано или поздно. Тогда ты начнешь жалеть меня или презирать, и я потеряю друга, который мне дороже всего в мире, и это принесет мне несчастье. Прежде чем это печальное событие случится — если уже не случилось, — позволь попытаться показать тебе, что я имею в виду, говоря, что природу в ее безграничности не заботят пределы нашего смертного разума. Позволь попытаться показать, что мы можем говорить без слов и не спорить. Я верю, что любви и привязанности, существующей между нами, мой милый друг, хватит, чтобы этого достичь. Я всегда надеялся найти человека, с которым мог бы общаться молча. А когда встретил тебя, моя надежда окрепла, ведь, как мне кажется, свойственное нам естественное и сердечное взаимопонимание простирается гораздо дальше грубых и обыденных человеческих связей… разве не так? Не чувствуешь ли и ты, что в моем присутствии становишься сильнее?
Это нельзя было отрицать. Однако из чувства собственного достоинства нельзя было и признать.
— Чего же ты хочешь от меня? — спросила Альма.
— Хочу, чтобы ты услышала мои мысли и душу. А я в ответ услышу твои.
— Телепатия, Амброуз? Это же детская забава.
— Называй это как хочешь. Но я верю, что, когда слова перестают быть помехой, нам открываются все тайны.
— Но я-то в это не верю, — заметила Альма.
— Ты же исследователь, Альма — так почему не попробовать? Ты ничего не потеряешь, а может, кое-чему и научишься. Но чтобы эксперимент имел успех, нам понадобится глубочайшая тишина. Нам никто не должен помешать. Пожалуйста, Альма, я попрошу тебя об этом всего раз. Отведи меня в самое тихое, секретное место, которое тебе известно, и там мы попробуем ощутить единство. Позволь показать тебе то, что нельзя выразить словами.
Она знала лишь одно такое место.
Она отвела его в переплетную.
Заметим, что это был не первый раз, когда Альма услышала о телепатии. В то время телепатия была, можно сказать, в моде. Иногда Альме казалось, что каждая вторая дамочка из Филадельфии заделалась медиумом. В городе было сколько угодно духовных посредников, которых нанимали на час. Порой их эксперименты попадали на страницы авторитетных медицинских и научных журналов, что ужасало Альму. Ее раздражало все, что она читала по этой теме. Недавно ей на глаза попалась статья о
Амброуз чем-то напоминал ей всех этих эзотериков, жаждущих истины, легковерных, но вместе с тем он был совсем на них не похож. Во-первых, по всей видимости, он никогда о них не слышал. Он вел жизнь, слишком оторванную от мира, чтобы заметить все эти модные мистические течения современности. Он не выписывал френологические[43]
журналы, в которых обсуждались тридцать семь различных способностей, склонностей и эмоций, которым соответствуют выпуклости и впадины человеческого черепа. Не ходил он и к медиумам. Он не читал «Циферблат».[44] Никогда не упоминал при Альме имен Бронсона Элкотта[45] или Ральфа Уолдо Эмерсона[46] — скорее всего, потому, что никогда не слышал о Бронсоне Элкотте и Ральфе Уолдо Эмерсоне. За утешением и компанией он обращался к средневековым авторам, а не к современным.Кроме того, помимо духов природы, он усердно взывал и к библейскому Богу. Каждое воскресенье они с Альмой ходили в шведскую лютеранскую церковь, где он стоял на коленях и молился вместе со всеми в смиренном согласии. Он сидел прямо на жесткой дубовой скамье и слушал проповедь, не жалуясь на неудобство. А когда не молился, то в тишине работал за типографским станком, трудолюбиво писал «портреты» орхидей, помогал Альме с ее мхами или подолгу играл в нарды с Генри Уиттакером — и тоже не жаловался. Казалось, Амброуз Пайк и впрямь не догадывается о том, что происходит в мире. Он, наоборот, старался скрыться от мира и сам додумался до своей любопытной системы идей. Альма искренне верила в его наивность. Он действительно не знал, что пол-Америки и почти вся Европа пытаются читать мысли. Он лишь хотел прочесть мысли Альмы и чтобы она прочла его.
Она не могла ему отказать.
И вот когда этот молодой человек попросил отвести его в тихое, секретное место, она отвела его в переплетную. Дело было посреди ночи. Она не знала, куда еще пойти. Ей не хотелось никого будить, топая по дому в какую-нибудь из более дальних комнат. Не хотелось ей и чтобы ее застали с ним в спальне. Кроме того, она не знала более тихого и уединенного места, чем переплетная. Она уверяла себя, что отвела его туда именно по этим причинам. Возможно, это даже было правдой.