Происшествие

Еленушкина очень стыдилась своего имени Ефросинья. Сокращенное Фрося тоже было не лучше, деревенское. Она пыталась было именовать себя Евой, но имя это не прижилось к ней. В их семье было традицией называть девочек именами бабушек, мальчиков именами дедушек. Так и получилось, что в московской школе среди девочек с именами легкими, почти праздничными — Мая, Лиля, Света, Марина — появилась Фрося. Тогда еще не было модно называть детей исконно по-русски: Марфами, Анастасиями, Дарьями. Фрося была среди детей белой вороной.

Учительница читала список учеников.

— Андреева Светлана?

— Я!

— Садись. Егорова Валентина?

— Я!

— Садись. Журавлева Алла!

— Я!

— Садись. Еленушкина Ефросинья?

Услышав столь непривычное имя, класс захихикал. Ефросинья, покраснев как маков цвет, встала, опустив глаза.

— Какое у тебя имя! Как из сказки, садись, — сказала учительница. Фрося села и стала думать: хорошо это или плохо, что имя как из сказки. Но так ничего и не придумала, потому что учительница вызвала ее соседку:

— Ланская Элеонора.

Ланская вскочила, пискнув:

— Я!

Еленушкина сразу возненавидела ее. Подумать только, достается другим такое счастье: Элеонора, можно Эля, Нора, Леона, как ни крути — все красивые. А у нее — Фрося, какое-то шипение с фырканьем вперемежку, а не имя.

На перемене Ланская предложила соседке половину яблока.

— Не хочу, — пыхтя от злости, сказала Еленушкина.

— Бери! Знаешь, какое сладкое! А тебя Фросей зовут?

— Дура, — ответила ей Еленушкина.

Элеонора заревела. Она была большая плакса в те годы.

— Дура, — с наслаждением повторила Еленушкина, — подумаешь, Элеонора! А меня вот поп крестил!

Ланская перестала плакать. Синие глаза ее стали круглые, как копейки.

— Поп? — удивилась она. — А зачем?

— Чтобы я здоровая была, красивая, умная. А некрещеные — тьфу! Быстро помирают.

Еленушкина врала. Никто ее не крестил, но о церковных обрядах она кое-что знала. Старенькая нянька Еленушкиной верила в бога, ходила в церковь и иногда прихватывала туда свою воспитанницу. В кухне, в красном углу у Еленушкиных висела на гвоздике нянькина икона. Утром и вечером нянька била перед ней поклоны, которые Фросина мать, посмеиваясь, называла гимнастикой. Полагаясь на здравый смысл дочери, считала, что опиум религии не коснется ее материалистических мировоззрений.

— Значит, я скоро умру? — с ужасом спросила Ланская. Еленушкина злорадно кивнула, и Элеонора вновь залилась слезами.

— Слушай, — сказала Еленушкина. — Хочешь я тебя окрещу?

Она сама не знала, что на нее вдруг нашло. Ей почему-то вдруг стало жалко эту дуру Элеонору.

— Без попа?

— Это ничего! Я слово знаю! Меня нянька научила.

После школы Еленушкина повела Элеонору к себе домой, где никого не оказалось. Нянька, наверное, стояла в какой-нибудь долгой очереди, до которых она была большая охотница, особенно в хорошую погоду. А погода в тот день стояла замечательная.

Еленушкина быстро сделала необходимые приготовления. Сняв с гвоздя нянькину икону, повесила ее в ванной на кран. Потом налила в кувшин воды и бросила туда порошок синьки.

— Раздевайся, — почему-то шепотом приказала она Элеоноре.

Девочка торопливо стащила с себя платье, чулки, рубашонку.

— Лезь в ванну!

Дрожа от волнения, Ланская стояла в ванне, маленькая, тощенькая, но синие глаза ее были полны отваги и решительности. Она очень хотела жить долго. Еленушкина с кувшином в руках влезла на табуретку и гнусаво забубнила:

— Быть тебе красивой, умной, здоровой. Шахер-махер-абермахер! Еже си на небеси! Ани-дрени, матер-фатер. Будешь Нюркой! Бан-зай! Но пасаран. Господи, благослови!

Еленушкина вылила на голову Ланской кувшин синей воды. Ланская взвизгнула и задрожала еще сильнее. Вся кожа у нее покрылась синими разводами, как у зебры. Но Еленушкина даже не улыбнулась, так сильно она прониклась серьезностью и значимостью того, что делала.

Вот таким образом Ефросинья Еленушкина стала крестной матерью своей одноклассницы, а Элеонора превратилась в Нюрку.

Когда дома у Ланской было обнаружено, что девочка, ушедшая в школу чистенькой и беленькой, вернулась полосатой, ее первый и последний раз в жизни выдрали. Но она мужественно перенесла кару, так как абсолютно серьезно приняла свое новое имя и стала откликаться только на него.