Происшествие

— Подписывайся! — скомандовала Короедова и подвинула бумагу к нему поближе.

— Зачем? Вы же подписались!

— С тобой не соскучишься, — вздохнула Ирина Васильевна. — Письмо ведь коллективное.

— А кто еще подпишется кроме вас с Галиной Петровной?

— Мы еще ни с кем не разговаривали, — Ильюшина начала злиться.

— Нет, подожду, — покачал головой Зайчиков. — Если все подпишутся, тогда и я. А так сразу схарчит.

— Тебя давно надо было схарчить, — проворчала Ирина Васильевна. Она злилась на себя, что не переговорила с Зайчиковым раньше, а сразу показала ему заявление.

История жизни Зайчикова на телевидении была поистине драматичной. Библиотекарь по образованию, он как-то предложил передачу о старых книгах. Передача получилась, пришло много писем, и в это время в редакции образовалась вакансия. Бывают иногда такие срочные вакансии: кто-то уволился, кто-то заболел, а у кого-то из-за этого отпуск срывается. В такой момент, крайне редкий в жизни редакции, берут первого, кто подвернется. Подвернулся Зайчиков.

Уже через несколько месяцев выяснилось, что Зайчиков совершенно неспособен к журналистскому делу. Его переводили из отдела в отдел, каждый заведующий старался от него избавиться. Последнее место его пребывания было у Короедовой. Толку от него не было почти никакого, и когда у Ирины Васильевны лопнуло терпение и она решила ставить о Зайчикове вопрос ребром, в редакции появился Смирнов. В очередной раз Зайчиков провалил передачу, и Смирнов, ничего не зная о незадачливой его судьбе, объявил ему выговор. Этот выговор в другое время Короедова приветствовала бы двумя руками, но в новой ситуации она повернула дело иначе: травля Зайчикова.

Подходить к каждому сотруднику с предложением подписать заявление, в котором критиковались действия руководства редакции, было рискованно. Поэтому Короедова и Ильюшина говорили с сослуживцами намеками, выясняя их отношение к Смирнову и Дмитриеву. Однако желающих жаловаться на них открыто не нашлось. Ильюшина была расстроена. Не поторопились ли?

— Шкурники, — сказала Ирина Васильевна, — никакой гражданской смелости.

Галина Петровна ничего не ответила. Она очень опасалась, что письмо всего с двумя подписями будет выглядеть недостаточно убедительным.

— Может, не стоит посылать, а, Ира? — неуверенно проговорила она. — Все-таки мы задумывали его как коллективное.

— Ну уж нет! Не отступлюсь! Одна пошлю, если ты… если тебе отказывает мужество. — Она привыкла настаивать на своем и не терпела противоречий.

— Не в этом дело, — поморщилась Галина Петровна. — Давай тогда припишем, что под письмом подписались бы многие, но боятся расправы за критику.

— Неглупо! — согласилась Ирина Васильевна. — Еще надо добавить, что это заявление — акт нашего гражданского мужества. И что мы просим его считать выражением мнения всего коллектива.

Как хитрая и неглупая Галина Петровна, потеряв всякую осторожность, решилась выступить в роли борца, понять трудно.

Галина Петровна всю жизнь свое мнение держала при себе, высказывала лишь то, что нужно. Она вообще была скрытная настолько, что умудрилась сохранить почти в тайне от всех свой многолетний роман с Олегом Дорошевичем, человеком, занимавшим значительный пост в системе внешней торговли.

В общем-то знали, что у Ильюшиной роман с каким-то человеком из Москвы, но кто он, было никому не ведомо. Галина Петровна не распространялась на эту тему, от прямых вопросов отделывалась шуточкой. Надеялась, что придет срок, и Олег женится на ней и увезет в Москву. Вот тогда она всем утрет нос. Вот вам и старая дева. А эта глупая курица, Короедова, треснет от зависти, что Галина ее переплюнула. А то вечно «муж», «ах, муж!», «машину подали». Ох, как радовалась она, когда Короедова вдруг «ушли» на пенсию и Ирке стало нечем больше задаваться!

Скорее всего Галина Петровна поступилась привычной осторожностью и пошла ва-банк, потому что знала: это последняя карта. Кроме того, ходили разговоры о введении аттестации, а она боялась, что для нее это момент небезопасный. Она прекрасно понимала цену обвинениям, которые содержало их заявление, любой факт можно повернуть и так, и этак. Однако сейчас время перемен, и эта тяга к переменам, к правде может сработать.

А если не сработает, ну что ж! Тронуть ее тогда никто не посмеет, потому что это будет выглядеть как гонение за критику. А перед аттестацией и это немаловажно.

Секретарша Лена пропела в трубку:

— Алексей Петрович! Вас Виктор Викторович вызывает! Срочно.

Смирнов поднялся, провел ладонями по волосам, приглаживая вихры. Волосы у него непослушно вились и всегда как-то легкомысленно торчали в разные стороны.

— Садитесь, Алексей Петрович, — кивнул Жуков, когда Смирнов вошел к нему в кабинет. — Как настроение?

— Нормально.

— Неприятности. — Жуков поморщился. — В райком партии поступило заявление на вас и на Дмитриева.

— Давно ждал, — усмехнулся Смирнов.

— Даже так? Почему?

— Не всем нравится то, что делаю. Это естественно.

— А вам не кажется, что иногда берете чересчур круто?

— О нет! Напротив! Боюсь, что порой слишком мягок. И если что мне мешает, то моя мягкотелость.