Происшествие на Чумке

Вот так в одно из воскресений она и попала в таинственное, безлюдное, прямо-таки сказочное место. Карабкалась она, тоненькая в исстиранном платьице девчонка, карабкалась в гору. Медностволые, темноверхие сосны стояли здесь так густо, что вершины горы Маша достигла неожиданно: перебралась через мшистый теплый камень и дальше некуда — кроны деревьев все еще тянутся, уходят в небо, а у ног поляна. Просторная поляна. С горы будто срезан и сброшен куда-то гигантский верхний конус; остался нижний, усеченный. Поляна ровная, круглая, покрытая травой.

Нигде ни тропочки. Маша шагнула в сторону — в траве по щиколотку мокро и холодно. В страхе девушка скачками ринулась вперед. Пришла в себя, только очутившись на огромном валуне. Валуны были и тут и там, по всей поляне. Как чьи-то тугие мускулы, спасительно выступала их твердь из мокрой травы.

С валуна на валун Маша добралась до озерка на середине поляны. Вода в озерке ключевая — холодная, чистая. Глубоко, а камешек на дно ляжет — видно.

Маша попила, умылась, подставила лицо солнцу и ветру. Вот тут чувствуется, что ты на горе: ветер прорвался сквозь сосновый заслон, горный, властный и ласковый ветер, смахнул капельки влаги с лица, обнял тело.

Ни на минуту за весь этот год не забывала Маша об Андрее, всегда он был с нею, в ее душе. А сейчас то ли безлюдье, непривычное одиночество, то ли эта ласка ветра нестерпимой болью стеснили сердце. «Отдыхать, называется, пошла, набираться сил», — с иронией подумала Маша и решила сразу же идти обратно.

Валуны по другую сторону озерца лежали чаще. И девушка пошла обратно другой дорогой. Окружающая красота и тишь вскоре успокоили Машу; с горы она спускалась весело и беззаботно, как птица, скакала и скакала вниз между смолистых сосен.

По пути ей попалась избушка, вросшая в землю, но построенная добротно, из толстых бревен, с кровлей из плитчатого камня. Вспомнилось: старожилы рассказывали, что это кров для заблудившихся, застигнутых непогодой путников. Внутри припасены дрова, вода, соль, в довоенную пору, безусловно, и хлеб. А может, и сейчас хлеб там есть, очень дорогой, нормированный, предназначенный для спасения от смерти — не иначе.

Маша решила зайти посмотреть, как там все внутри, и только свернула к избушке — застыла, замерла на месте. Навстречу ей шла женщина, огромная, толстая, в бесформенном платье из серой мешковины, похожая на тех каменных баб — идолов, которых видела Маша в степи по дороге сюда, на Урал. И глаза у этой живой, идущей ей навстречу женщины были, как у каменной бабы, неживые, уставившиеся в одну точку, сквозь Машу, вдаль.

Не стала Маша заходить в избушку. С чувством неудовлетворенности («красота вокруг какая, а у меня на уме всякие глупости») вернулась она домой.

Соседка по комнате, эвакуированная из Минска жена офицера Ольга Ивановна, спросила, как удалась прогулка. Маша рассказала о встрече «ну, прямо, с каменной бабой, даже страшно...»

Ольга Ивановна привлекла к себе Машу.

— Девочка милая, живете здесь год и так вся в работе, что ничего, кроме своего станка, не знаете. Ведь эта ваша «каменная баба» — местная дурочка. Безобидная, говорят... Жила нищенством. А сейчас будто бы на заводе работает...

Маша неприметно отстранилась от Ольги Ивановны. Девушку удивляло, что ее соседка в такие трудные для Родины дни не работала. Не работала, да еще пыталась как-то оправдать это: «У меня муж сражается с врагом».

«Да, несчастная дурочка работает, а вы, Ольга Ивановна, умница, бездельничаете», — хотелось сказать Маше, и, чтобы не сказать этого, она поспешила закончить разговор:

— Не получился, словом, у меня выходной. Никуда я теперь больше не пойду.

3. НЕ ВЕРНУЛСЯ С ЗАДАНИЯ...

Старшина Андрей Мысов проводил своего земляка капитана Сергея Осокина в полет.

Утро было свежее, росистое; по седой траве аэродрома тянулись широкие и узкие тропинки — следы самолетов и людей. Последнюю тропку, сбивая росу тяжелыми сапогами, прокладывал Андрей: он всегда первым приходил и последним уходил с поля.

Неторопливый, размеренный в движениях, Андрей был влюблен в свое дело авиамеханика. Письма Маши, ее гордость за него, фронтовика, он воспринимал с конфузливым недоумением: «Чудн ая, какие мы тут герои?» Но в моменты опасности — жесточайшая ли бомбежка, перебазирование ли под обстрелом противника — был действительно храбр, стоек и неутомим.

Месяц назад часть начала получать новые самолеты. Это событие ознаменовалось для Андрея событием и личного свойства. С первой партией машин в часть приехала делегация рабочих. Один из делегатов — седобородый старичок — после официальной церемонии разыскал старшину Мысова, отозвал в сторону и, хлопнув его по плечу, сказал:

— А ведь я тебя, парень, плясать могу заставить.

— Можете, — с готовностью согласился Андрей, — хороши машинки!

— Не об этом речь, — воскликнул старичок, — не об этом! — Он чуть отодвинулся от Андрея и поклонился ему вдруг низко, низко. — Поклон тебе, привет от твоей невесты Машеньки.