Происшествие на Чумке

Подполковник отошел от окна, склонился над бумагами. Ничего интересного в квартире Могилевской не найдено. Только обрывок письма с подписью «Маша» остановил внимание Линева. «Надо задержанную спросить, кто такая Маша?» — решил тогда подполковник.

* * *

Если бы арестованная, назвавшаяся Еленой Примак, не боялась выдать себя, она грызла бы от злости собственные пальцы. Не суметь справиться с добросердечным, раскисшим от переживаний майором! Она же была готова к встрече и не с таким простаком.

Правда, ее подвели: уничтожили, но не бесследно Могилевскую — супруг нашел ее труп. Однако супруг-то этот таков, что бери его голыми руками: приехал, все рассказал. Чуть бы погуще сентиментальность, потрагичнее вздохи, покрупнее слезы, и он не ушел бы от нее. А то ушел и где-то так же, как у нее, все рассказал. И вот она арестована за проживание по чужим документам. Глупо! Глупо!

Велла Генц (это была она) не допускала мысли, что ее могут заподозрить в чем-либо еще. Целый год она отлично играла трудную роль. Вместе с массой эвакуированных она пробралась на Восток. Жила в Ташкенте. Заводила знакомства, присматривалась. Однажды явившемуся к ней, произнесшему условную фразу незнакомцу сообщила незначительные сведения: что вырабатывается и сколько рабочих — отдельно мужчин и женщин — на ближайших предприятиях. Получила новое задание. Надо было ехать на Урал, на моторостроительном заводе найти подходящего человека. Ни в коем случае самой.

Урал. Новое обличье. Найден нужный человек, его руками осуществлено вредительство. Вызов в Москву. Новые задания. И вдруг является этот идиот Могилевский — супруг, которому следовало быть убитым на фронте и уж во всяком случае не следовало находить свою убитую жену. Та должна была просто исчезнуть. Неаккуратный старый осел Закс!

Арестованная Примак-Могилевская беззвучно ругалась. Что там — ругалась! Она была готова от злости грызть собственные пальцы.

Перед подполковником Линевым одна трудность возникала за другой. На вопрос, есть ли у нее знакомая по имени Маша, Примак недоуменно пожала плечами: «не припомню».

Отказывается. Значит, надо непременно Машу разыскать.

«Могилевская» получала деньги по аттестату и писала письма «своему» супругу (каждый раз воспоминание о майоре Могилевском вызывало у Линева досаду — переписывался, растяпа, с чужим человеком, как с собственной женой), живя в Ташкенте, в маленьком городке на Урале, последние два месяца — в Москве.

Подполковник Линев отправил своих помощников в Ташкент и на Урал.

7. ОПЯТЬ ДЕТАЛЬ НОМЕР 0234

По сведениям синоптиков погода изо дня в день была нелетной. И правда: плотные сизые облака нависали над полями, дорогами, в лесу, казалось, задевали верхушки деревьев. Летать-то, конечно, летали и в непогодь, но как радовались ясному дню!

Капитан Осокин, хоть и просыпался до света, первым делом тянулся к окну. Ночевать приходилось все в хатах с палисадниками: рябина или акация обязательно росла у окна. Разберет Сергей в серых сумерках — мечутся по ветру полуголые ветви, — сразу насупится и закурит. Вообще-то капитан не курил, но папиросами обзаводился: для товарищей и для себя в горькую минуту. А тут папиросную коробку даже в чемодан на самое дно сунул — солнце вставало на чистом небе.

Капитан быстро оделся и вышел из дома. На улице обдало тем легким, бодрящим морозцем, которому и всегда-то радуешься, а после слякоти тем более. Сергей зашагал к штабу.

Как и во всех прифронтовых деревнях и селах, народ на улице зря не болтался. В глубине дворов, под деревьями, в укрытиях уже кипела напряженная жизнь, а на улице было пусто. Лишь с въезда к штабу шел какой-то незнакомый летчик. Лица его Сергей еще не мог разглядеть, но, по выработавшейся привычке схватывать частности и по ним определять целое, определил: в шинели, значит, не здешний, кто же из своих оденется в шинель? А что летчик — тоже нет сомнения: идет — ноги будто связанные, это от унтов.

Впрочем, мысль о незнакомце лишь мгновение занимала Сергея: голова была полна планами на предстоящий день.

Незнакомец тоже, видимо, был занят своими мыслями. У штаба, на глазах часового, он — младший лейтенант, не отдав чести капитану, хотел пройти в калитку прежде него. Сергей Осокин не был формалистом, но юнец вел себя нахально.

— Товарищ младший лейтенант!

Младший лейтенант опомнился, отступил на шаг, потянул руку к фуражке, потом вдруг улыбнулся, сорвал фуражку с головы: над бронзовым лицом по белому незагоревшему лбу змеился розовый шрам.

— Фесенко? Радист! — вскричал Сергей.

Они обнялись, отошли от калитки в сторону.

Перед капитаном Осокиным стоял его бывший стрелок-радист Петр Фесенко. Возмужал человек, стал офицером.

— Пилот или штурман? — спросил Сергей.

— По вашим стопам пошел, товарищ капитан!