— Я рад, что ты наконец, вернулся к нам, — просто сказал он.
Так состоялось их первое рукопожатие. Нужно сказать, что и в будущем Юсеф Аббас никогда не проявлял излишних эмоций. Кемаль так и не увидел его ни смеющимся, ни улыбающимся. Лишь иногда он бывал довольным и в таких случаях тер указательным пальцем правой руки подбородок. Это было его единственным проявлением эмоций. В машине Намика Аббаса они ехали вчетвером. Впереди сидели водитель и Кемаль. Оба брата о чем-то говорили на заднем сиденье, когда вдруг Юсеф спросил:
— Кемаль, как ты себя сейчас чувствуешь?
— Как будто хорошо, — не поняв вопроса ответил «племянник», — врачи говорят, что уже нет никакой опасности.
— В любом случае тебя нужно будет показать хорошим врачам во Франции или у нас в Америке, — спокойно сказал Юсеф, от чего Кемаль весь сжался. Подготовить «врача» за такой короткий срок советская разведка могла не успеть. А это было равносильно провалу. Но он, лишь кивнув, снова повернулся вперед.
Вечером они ужинали в доме Намика Аббаса и радушный хозяин позвал на торжественный ужин в честь приезда старшего брата всех своих друзей и родных, своих дочерей, их мужей и родителей. Веселье продолжалось уже довольно долго, когда Кемаль, вышедший на балкон чуть передохнуть от обильных яств, подаваемых на стол, вдруг обнаружил рядом с собой дядю Юсефа, задумчиво смотревшего вперед. В руках у старшего дяди была традиционная сигарета. Он курил только «Мальборо» и не признавал других, причем свои сигареты он возил с собой, считая, что местные явно уступают по качеству производимым в Америке. Дядя смотрел на раскинувшийся внизу город и молчал. Долго молчал. Потом наконец, спросил по-английски:
— Ты помнишь своего отца?
— Не очень хорошо, — ответил Кемаль, — мне ведь было всего пять лет. Помню, как мы переезжали в новый дом в Филадельфии и я поранил себе руку.
— Да, действительно, — кивнул Юсеф Аббас, — ты тогда сильно плакал и я подарил тебе игрушку. Такого смешного медвежонка.
— Это была моя любимая игрушка, — улыбнулся Кемаль.
— Ты ее помнишь? — кажется, удивился дядя.
— Простите меня. Вы разрешите мне удалиться на одну минуту? Я хочу вам кое-что показать, — сказал вдруг Кемаль.
Дядя молча кивнул головой. Он поспешил к себе в комнату, бегом поднялся на второй этаж и, быстро достав плюшевого медвежонка, спустился вниз. Дядя по-прежнему стоял один на балконе и дымил уже новой сигаретой. Он вообще много курил, отметил Кемаль. Ничего не говоря, он протянул медвежонка дяде. Тот, сначала не поняв, взял игрушку и, только рассмотрев ее внимательно, вскинул голову.
— Та самая? — спросил, поняв, какую именно игрушку принес его племянник.
Тот улыбнулся.
— Вы ее узнали?
— Ты привез ее с собой в Турцию? — в голосе Юсефа Аббаса впервые послышались какие-то теплые нотки.
— Да. Она всегда была со мной. Я помнил, что вы ее мне подарили, — решил добавить чуточку импровизации Кемаль, — это была моя любимая игрушка.
Дядя еще целых полминуты, разглядывал медвежонка и затем вернул его племяннику.
— Как странно, — сказал он, — я думал, что ты давно уже ее потерял.
Кемаль снова улыбнулся.
Теперь дядя смотрел на него.
— Ты хорошо говоришь по-английски, — сказал он уже на турецком, — у тебя правильное произношение. Значит, не забыл, это очень хорошо.
— Некоторые слова я вспоминаю с трудом, — признался Кемаль.
— Слушай, Кемаль, — сказал он, — тебе нравится здесь в Турции, в Измире?
— Очень нравится, — поспешил сказать Кемаль. Он знал, что нельзя форсировать события.
— Это хорошо. Здесь наша Родина, наши корни. Но ты бы не хотел навестить меня в Америке? Намик хочет летом приехать ко мне, ты бы мог прилететь вместе с ним.
— Если он меня возьмет, — неуверенно произнес Кемаль.
— Возьмет, — властно сказал Юсеф. — Давай вернемся в дом. — Он повернулся, собираясь идти в дом, когда вдруг посмотрел на Кемаля и попросил. — Отдай мне эту игрушку, Кемаль.
— Игрушку? — удивился Кемаль. — Зачем он вам, дядя?
— Будем считать, что это мой каприз. Я верну ее тебе сразу, как только ты приедешь в Америку. Не беспокойся, с ней ничего не случится.
— Берите, — протянул он игрушку, не понимая почему Юсеф Аббас стал вдруг таким сентиментальным.
Дядя, забрав игрушку, поспешил в дом.
Следующие три дня они были вместе. Ездили то морю, обедали в ресторанах, гуляли по бульвару Измира. Дядя много и долго расспрашивал Кемаля с его взглядах на современную Америку, о его жизни в Болгарии, о матери, об учебе в институте. Он обращал внимание на ошибки племянника, терпеливо поправляя его, если тот сбивался и не совсем правильно говорил некоторые слова по-английски. И всегда сохранял при этом обычно спокойный, деловой тон ничем не высказывая своих эмоций. Словно сам Кемаль волновал его меньше всего.