Пройти чистилище

В результате через три недели он знал в городке почти каждую собаку, каждого более или менее известного жителя, каждое событие, традиционно здесь отмечаемое. Он даже стал здороваться со многими жителями и те приветливо отвечали на приветствие, успев узнать и полюбить этого пожилого русского этнографа, приехавшего сюда со своей экспедицией и так пытливо расспрашивающего о местных обычаях и нравах. Некоторые, наиболее наблюдательные, правда, удивлялись, почему этнографов интересует именно последняя четверть века. Но ученые из Советского Союза терпеливо объясняли, что они собирают данные о развитии именно социалистической Болгарии и их меньше интересуют события, происходившие при царском режиме, если они никак не отразились на развитии городка за последнее время.

Через три недели ему разрешили поехать в Софию и впервые увидеть лежавшего там Кемаля Делана. Он запомнил этот день в мельчайших подробностях. Кроме Трапакова полностью в замысел операции не был посвящен ни один из сотрудников ПГУ. Они считали, что просто отрабатывают обычный вариант данных на неведомого Кемаля Делана, еще не подозревая, что работающий с ними в гриме молодой человек призван заменить в будущем так кстати попавшего в катастрофу настоящего Кемаля.

В больницу они приехали втроем — подполковник Трапаков, полковник Стоянов из болгарской службы безопасности, приданный советским товарищам для координации действий обоих разведслужб и сам Караев, загримированный как обычно.

Им выдали белые халаты и они поспешили к палате, где столько месяцев боролся со своей судьбой несчастный Кемаль Делан. У дверей палаты находились двое сотрудников болгарской милиции, посаженных сюда по просьбе представителя советского посольства. Увидев подходивших, они вскочили, отдавая честь. Их предупредили о сегодняшнем визите, но старший по наряду капитан милиции внимательно прочел удостоверение Стоянова, прежде чем пропустил всех троих в палату. Караев вошел третьим. Его бил непривычный озноб, словно сегодня впервые он должен был так зримо сойтись со своей судьбой. Казалось, в отличие от остальных людей, он имел право выбирать себе подобную судьбу сам. Но это только казалось. Он слишком далеко зашел и пути назад уже просто не было.

Он вошел и посмотрел на кровать. Сначала он увидел только нагромождение аппаратов вокруг тела под белой простыней. И лишь затем увидел закрытые глаза, бледное, плохо выбритое лицо, и трубки, соединяющие носоглотку больного с подключенными к нему аппаратами.

— Он может нас слышать? — почему-то спросил шепотом Караев.

— Не знаю, — пожал плечами Стоянов, — думаю, нет. Хотя наука допускает такое.

— Даже в таком состоянии? — удивленно повернулся к ним Трапаков.

— Да. Считается, что в таком состоянии они тоже могут слышать.

Трапаков пожал плечами, а Караев, как зачарованный, стал подходить ближе. Словно между ними установилась некая невидимая связь, протянувшаяся от души несчастного к его беспокойной душе. И он, забыв про сопровождающих, забыв обо всем на свете, просто встал перед кроватью и произнес:

— Здравствуй, Кемаль.

— Вы что-то сказали? — спросил Стоянов.

— Нет, — обернулся к нему Караев, — ничего.

С этого дня Караеву разрешили навещать больного, словно он мог узнать что-то новое или получить представление о характере человека, лежавшего почти бездыханным на больничной койке. Но самому Караеву эти встречи были очень нужны и поэтому с разрешения подполковника Трапакова он раз в несколько дней приезжал сюда и оставался с больным наедине, словно прося у него совета и поддержки для предстоящей поездки в Турцию.

Его выздоровление должно было начаться через полтора месяца. По взаимной договоренности, за полмесяца до этого события настоящего Кемаля Аслана с величайшими предосторожностями должны были перевести в другую палату и поместить его туда под чужим именем, несколько изменив дату приема.

Еще целый месяц Караева готовили по специальной программе. Они вернулись в Москву, и лучшие психологи, бывшие разведчики-нелегалы, специалисты по Болгарии и Турции, и все, кто нужен был для его сложной работы, снова и снова встречались с ним, отдавая свои знания и опыт этому молодому человеку. К концу месяца он был напичкан чужими знаниями почти до предела. Он уже забыл о собственных воспоминаниях, ошибках, собственном жизненном опыте, который начинал казаться нереальным и придуманным. Теперь он помнил лишь раннее детство в Филадельфии, и свою многолетнюю жизнь в городке с таким смешным названием — Елин-Пелин.

Наконец, в последний день перед отъездом он узнал, что с ним хочет встретиться сам Председатель КГБ СССР. Был готов к визиту столь высокого гостя, но Андропов появился неожиданно, когда он только начинал бриться. Они говорили недолго, минут пять-десять, после чего Председатель уехал.