Пройти лабиринт

— Мы? — Михаил криво усмехнулся, отчего тонкая полоска шрама на правом виске изменила свою глубину. Лицо стало по-пиратски страшным. Любой бы мало-мальски нормальный человек отступил бы.

— Мы — это хранители «южной» двери, — проговорила гид. Она, не спеша, продолжала приближаться. Удивительно, но пепел почему-то обходил её стороной. — Ты пересек границу Предела. Изначальным не нравится случайные путешественники, а потому мы и стоим на страже «южных» врат Лабиринта.

Последнее слово Михаил не понял. Он перевел его, как «лабиринт», но почему-то засомневался в верности услышанного.

— Это угроза? — прошипел он, чувствуя, как бешено заколотилось сердце.

— Ни одному человеку не дана вечная жизнь. И потому каждая душа вкусит смерть, — эти слова были из Корана. Девушка произнесла их очень спокойным голосом, будто была диктором на радио. Она уверенно пересекла ту критическую черту «невозврата».

Рука Михаила нащупала предохранитель.

— Ближе не надо подходить, — предупредил Михаил.

Следующие события произошли буквально молниеносно: гид за долю секунд преодолела оставшееся расстояние. Михаил выстрелил, отпрыгивая в сторону.

Параллельно мелькнула мысль, что он впервые решился применить оружие против человека.

Ноги соскользнули, и Михаил свалился в расщелину…

1.

Андрей открыл глаза. Кажется, он задремал.

«Точно задремал, — Андрей затряс головой, словно отгонял комаров. — Во даю!»

Он не замечал за собой привычки спать после обеда… Да еще на работе.

— Фу ты! — Андрей выругался и встал со стула.

Ему, ведь даже, что-то приснилось. Что-то неприятное.

Он попытался напрячь память, но резкое пробуждение уже разогнало марево сна.

Это все скука. Здесь, в районном центре, вообще скукотище. Даже для главного врача.

— А еще и оттого, что сытно перекусил. — Андрей посмотрел на судок, недавно содержащий кашу и печеночные котлеты.

Маша готовила и до этого отменно. Но в последнее время, когда Андрей стал хорошо зарабатывать, да еще появились «левые» деньжата, она вообще сделала из еды целый культ. Но главное, Андрею это начинало нравиться.

Кто из мудрых сказал, что к хорошему быстро привыкаешь.

Считать это наградой за труды? — Андрей задумался.

В жизни ему приходилось немало пережить. Правда, больше всего — плохого. Хотя друзья и знакомые, безусловно, сказали бы, что не смотря ни на что, Андрей остался добрым и отзывчивым.

Но это была только видимость. И Андрей это осознавал.

«Это всего лишь оболочка», — иронично пробормотал он.

Андрей был уверен: иначе, просто, не выжить.

«В нашем мире, — не раз сам себе говорил он, — нет ни любви, ни ненависти, ни доброты, ни зла, ни милосердия… ничего! А нормы морали — только абстрактные «рамки». А блюсти их или нет — вопрос третий».

Выживают в этом мире только «воины», кем бы они ни были, и чем бы ни занимались. А все те, кто либо верит в какие-то «светлые идеалы», либо служит сам себе — в реальности лишь «слабаки».

— Кажется, это у Кастанеды было: «У воина нет ни чести, ни достоинства, ни семьи, ни имени, ни родины. Есть только жизнь, которую нужно прожить».

«А я страшный человек!» — сам себе улыбнулся Андрей. Он даже был рад этому выводу.

Абсолютная «мимикрия». Только она дала возможность достигнуть в жизни того, чего он достиг.

Андрей вдруг ужаснулся: ведь человек не мог так размышлять. Не должен! Ему не позволяла совесть. Должна была не позволять. Она, как страховка от «темной стороны».

И все же он — Андрей — так размышляет. И при этом не видит ничего предосудительного. И это было вдвойне ужасно.

Прав был брат. Доктор не может быть человеком. Даже не смотря на то, что он спасает человеческие жизни…