Пройти по краю

В Сростках мне хотелось непременно побывать на могиле матери Василия Макаровича. Меня отговаривали: «Не пройдешь, дороги нет, глубокий снег, все завалено». Быть в Сростках и не побывать на кладбище, где похоронено столько родственников Василия Макаровича, где его мать покоится, не побывать на Пикете?! Я пошел. Оказалось, кого-то хоронили. Гроб везли на санях, лошадь шла медленно, проваливаясь в сугробах, следом тянулась небольшая цепочка провожатых. Я пристроился, снял шапку. Хоронили Пономарева, старика. Поравнявшись с кладбищем, я тихонько спросил, где могилка матери Василия Макаровича. Мне указали. Изгороди кладбища не было видно под снегом. Удивительная картина – громадное белое покрывало и бугорки на нем, верхушки деревенских могильных памятников, кое-где прорывают это покрывало звезды, больше кресты. За мной свернула какая-то старушка, стали пробираться след в след. Скоро она уверенно повернула в сторону, хорошо, видно, ориентировалась в этих «холмиках», остановилась и стала разгребать один руками, что-то шепча, затем негромко запричитала, заплакала. Я, боясь нарушить какое-то таинство, спросил ее, где могила Марии Сергеевны Шукшиной. «Не Шукшина, а Куксина», – поправила меня старушка и показала, где разгребать. Могилка оказалась рядом. Разгребая снег руками, я подумал о Новодевичьем, об аккуратной, ухоженной могиле Василия Макаровича, которую я посетил перед отъездом в Сростки. Старушка была родственницей Василия Макаровича и много рассказала мне о его детстве, родных. Словоохотливая старушка и со стариком своим разговаривала так, как будто с живым, даже поругалась.

Мне очень хотелось дать из Сросток телеграммы – домой, в Москву, жене, и родителям, что живут в поселке Новозавидовский Калининской области. Ведь из С р о с т о к! Подъезжаем к сростинской почте и видим – дверь закрывает пожилая женщина и уже навешивает на железную скобу огромный замок. Выскочил, стал умолять: «Я из Москвы, не знаю, когда еще к вам приеду, очень хочется дать телеграмму родителям и жене отсюда!» Женщина посмотрела на меня, вздохнула и открыла. Приняла телеграммы. Я заметил, что щека ее сильно припухла – «флюс». «Да, – сказала, – зубная боль второй день мучает: ни есть, ни спать, а фельдшер куда-то уехал, пока терплю». Мне крайне неудобно было ее расспрашивать о Шукшине, но не удержался, спросил. «Да что рассказывать, столько о нем уже написано и сказано. Но не все, конечно, правда. Мои слова тоже могут быть „неправдой“. Я ведь его тетка. Хулиган был… хороший, н а с т о я щ и й мужик…» Лицо ее исказила сильная боль. Поблагодарив, я поспешил уйти. Телеграммы храним и в Москве, и в Новозавидовском.

Respice finem – предвидь конец

И что же – смерть? А листья зеленые. (И чернила зеленые.)

В. М. Шукшин. Из рабочих записей

Все то же и то же, все эти бесконечные дни и ночи. Хоть бы скорее. Что скорее? Смерть, мрак. Нет, нет. Все лучше смерти!

Л. И. Толстой. Смерть Ивана Ильича

Смерть – частая гостья героев Шукшина. Не только «Горе» с ней связано, но и «Мечты», и «Думы», и «такой желанный, редкий миг непосильной радости». Лик смерти разнообразен, как и жизни. То она появляется и хорошо знакомом образе «гундосой» («Как помирал старик»), то в модерных атрибутах на экране дисплея. Кладбище, погост, могила, гроб, могильные холмики, поминки – все знаки смерти. Но не только эти, понятные. Но и такие, неожиданные: «А хлеб-то – рясный-рясный!», «Тугая горсть мелких белых цветочков, собранных в плотный, большой, как блюдце, круг», «Такое чувство, словно держал в ладонях теплого, еще слабого, воробья с капельками крови на сломанных крыльях – трепетный живой комочек жизни». Но, конечно, прежде всего кладбище.

«На кладбище» …Как не случайно, как символично начало: «Ах, славная, славная пора!.. Теплынь. Ясно. Июль месяц… Макушка (подчеркнуто нами. – Е. Ч.) лета. Где-то робко ударили в колокол… И звук его, медленный, чистый, поплыл в ясной глубине и высоко умер. Но не грустно, нет». Полно жизненных сил, пик человеческого возраста, все ясно и чисто, еще беспредельно – и первый «где-то!», то есть не рядом со мной, удар колокола, и умирание тоже еще где-то далеко.

Кладбище – это люди со своими странностями, сохраненными (схороненными) в истории как обряды, ритуалы, праздники и обычаи. Василий Макарович верно говорит: «Обычай не придумаешь, это невозможно». Выдуманный праздник лишь календарная дата, гомункулус из колбы.