Пройти сквозь стены

После этого все пошло легко. Сегодня время было самым коротким. За два часа до окончания в лице одного югослава появился настоящий дьявол. Он подошел ко мне и сказал «Как ты, Марина?». Это настолько выбило меня из моего состояния, что мое сердце начало бесконтрольно ускоряться.

Мне потребовалось достаточно много времени, чтобы успокоиться. После этого этот человек по-разному отвлекал меня, пытаясь привлечь мое внимание. Он стучал ногой, кашлял, а в конце сказал – до свидания. Я не могла поверить, что меня так это выбило. Мне потребовалась невероятная сила, чтобы вновь успокоиться. Завтра я попрошу главного куратора Бернис Мерфи выставить охрану.

Человек, потревоживший меня, был всего лишь посетителем, заговорившим со мной на сербско-хорватском языке, пытаясь тем самым вызвать мою реакцию. Я не показала виду, но внутри очень запаниковала.

На следующий день он пришел снова:

11 июля

В позвоночнике только боль. Ноги бесконтрольно трясутся. Но время бежит быстро. Тот же югослав приходил опять и два раза спросил меня: «Как ты, Марина?». На этот раз он в меньшей степени отвлек меня. И снова ощущение мира. Дома неописуемое удовольствие выпить сока – счастье.

Следующие два дня были очень тяжелыми.

12 июля

Кризис. Нет концентрации. Публика непримечательная. Много шума и запаха. Время не движется. Я нервничаю. У Улая болит низ живота. Осталось семь дней. Надеюсь, у нас получится довести дело до конца. В один момент ощутила, что потеряла свое тело, но быстро вернулась. Публика помогает мне не двигаться. Кто поможет мне перестать думать?

13 июля

Сложный день – хочу плакать. Боль везде. Не могу сконцентрироваться. Как выдержать до конца?

А потом на 14-й день наступил настоящий кризис:

14 июля

После полудня, Улай внезапно встал и ушел. Чуть позже кто-то подошел ко мне и вложил маленькую записочку от него. Он написал, что я должна решать сама, продолжать ли мне. Боль у него внизу живота стала настолько острой, что он не может продолжать. Я продолжаю. Свет на его месте остается. Два круга и посредине яркая точка. Спустя семь часов, дома.

Покинув галерею в тот вечер, я написала ему письмо:

«Дорогой Улай,

Наши рациональные умы хотят, чтобы мы остановились. Твой мозг никогда раньше не испытывал такого. Концентрация спадает, температура падает, все это возможно.

Улай, мы не получаем хороший или плохой опыт. Мы получаем опыт 16 дней. Чтобы ни происходило – хорошее или плохое – мы в нем. Я считаю, что плохой опыт так же важен, как и хороший. Это все в тебе. Это все во мне. Я не согласна с тобой, что (в случае, если мы продолжим) это будет выполнением количественного обещания, а не качественного. Я вижу 16 дней в качестве условия, голодание как условие, отсутствие разговора как условие. Когда тибетский лама сидел в тишине и без еды 21 день, ты думаешь, это не было трудным? Но он сидел 21 день. Мы сказали, 16 дней. Мы могли сказать десять или семь, но мы сказали 16 дней. Мы хотели сломать физическое тело. Мы хотели испытать другое состояние ума… У меня бывают плохие дни. У меня бывают хорошие дни. Я хочу остановиться. Я не хочу останавливаться. И у тебя будет еще хороший опыт. Это так и происходит: вверх, вниз, вверх. Я смотрю на эту работу и эти 16 дней как на дисциплину».

На следующее утро мы поехали в больницу. У Улая очень опасно разбухла селезенка, и он потерял около двенадцати килограмм, я потеряла около десяти. Врач сказал, что наши тела могут не выдержать, если мы продолжим. Мы переглянулись и решили продолжать.

«Змеиная пара продолжает» – гласил заголовок в газете Сидней Монинг Херальд.

15 июля

Я чувствую себя хорошо. Сегодня змея четыре раза упала вместе с бумерангом на пол. После этого снова стало спокойно. Я переживаю за Улая. Способны ли мы продолжать? Это так заняло мой разум, что я забыла про свою боль. Я не могу остановить поток своих мыслей.

На следующий день невыносимая боль и судороги продолжились, но с ними пришло зрение 360 градусов. Я на самом деле, как слепые люди, видела, что происходит за моей спиной. Но в дневнике я записала: «Мне все меньше и меньше хочется об этом писать».

И снова Улай был вынужден выйти из-за стола. И снова я осталась.

«Я могу справиться с болью более легким образом», написала я в ту ночь. «Улай опять не мог продолжать. Я не понимаю этого. Мы же сказали друг другу, шестнадцать дней. Не о чем думать. Мы должны продолжать. Я надеюсь на лучшее».

Он вернулся, и мы завершили все шестнадцать дней. В каком-то смысле, разница между нами едва ли имела отношение к нашему полу и была исключительно вопросом анатомии: у меня на попе было много мяса, и у меня не было тестикул. Попа Улая была настолько худой, что его кости находились практически в прямом контакте со стулом.