Произведение в алом

«Напильник! Напильник! - Я оцепенел от ужаса, пронзившего меня с головы до пят. - Напильник! Так значит, это страшное жало, заряженное моей черной волей, все же настигло человека с заячьей губой, исполнив свою зловещую миссию!»

- Потом-то я смекнул, чьих это рук дело, - понизив голос, продолжал бродяга. - Щербатый Лойза, больше некому - кто еще позарится на такой марцифаль...[114] Шонька[115] сопливый, а туда

же - на мокрое пошел! И сгорел бы, когда б не Венцель-на-все-руки - я сразу, как только огляделся в подвале, заприметил на полу перо[116] этого шкета и мигом спроворил его к себе в ширман[117], чтоб легавые, когда шмонать будут лавку, не надыбали его. Да и как этот молокосос в подвал просочился, я знаю... Ход там подземный есть... - Он вдруг резко прервать свою речь, настороженно прислушался и, бросившись на нары, задал такого храпака, что его, наверное, и во дворе было слышно.

И тут же загремели засовы на дверях, вошел надзиратель и, окинув меня подозрительным взглядом, принялся расталкивать моего продувного сокамерника, который знай себе храпел, как будто месяц не спал.

Я же, спрятав на груди заветный листок, извлеченный из башмака бродяги, безучастно взирал на отчаянные попытки «цирика» разбудить Венцеля-на-все-руки; наконец, после многочисленных тычков в ребра, тот продрал свои очеса, зевая уселся на нарах и, нехотя повинуясь взбешенному конвоиру, неверными шагами еще не проснувшегося человека вышел вон...

Сгорая от нетерпения, я дрожащими руками развернул письмо Харузека и впился глазами в нервно скачущие строки.

«12 мая.

Мой дорогой, безвинно пострадавший друг и покровитель!

Неделю за неделей ждал я, что Вас наконец освободят - но видно, напрасно, какие только шаги ни предпринимались мной, чтобы собрать доказательства Вашей полной непричастности к инкриминируемому Вам делу, - никаких документов, способных убедить следствие в Вашей невиновности, мне обнаружить не удалось.

Я неоднократно обращался к следователю с просьбой ускорить производство по Вашему делу, но всякий раз получал один и тот же шаблонный ответ: он бы рад, но, увы, ничего нельзя поделать - подобного рода вопросы находятся в ведении государственной прокуратуры, и никто не вправе оспаривать решения сей высокой инстанции.

В общем, обычные чиновничьи отговорки!

Но не все потеряно, мой друг, час тому назад мне удалось выяснить кое-что такое, что вселяет в меня уверенность в дальнейшем успехе: я узнал, что Яромир продал Вассертруму золотые карманные часы, которые он нашел сразу после ареста своего брата Лойзы в его постели.

В «Лойзичеке», куда, как Вам, наверное, известно, частенько захаживают агенты сыскной полиции, прошел слух, будто бы часы Цотманна - факт смерти сего бесследно пропавшего господина все еще не установлен, ибо тело его так до сих пор и не обнаружено, - нашли при обыске в Вашей квартире, они-то и являются главным corpus delicti[118] против Вас.

Я тут же отыскал Яромира, вручил ему 1000 гульденов...»

Слезы радости, затуманившие мой взор, вынудили меня временно прервать чтение: только Ангелина могла передать Харузеку столь крупную сумму - ни у Звака, ни у Прокопа, ни у Фрисландера таких денег отродясь не водилось. Выходит, она меня все же не забыла!.. Смахнув слезы, я вновь склонился над письмом.

«...вручил ему 1000 гульденов и пообещал еще 2000, если он немедленно пойдет со мной в полицейский участок и признается, что нашел эти часы среди вещей своего брата и продал их старьевщику Вассертруму.

Все это должно произойти, когда мое письмо, спрятанное в башмак Венцеля, будет уже на пути к Вам. Понимаю, время не терпит, ибо ни для кого не секрет, сколь тяжел для человека каждый час, проведенный в неволе.

Но можете быть уверены, дорогой друг: Яромир даст показания. И не далее как сегодня. Ручаюсь Вам в этом.

У меня нет никаких сомнений в том, что это Лойза убил Цотманна и снял с него часы.

Даже если предъявленные Яромиру в полицейском участке часы, паче чаяния, окажутся совсем другими, совершенно ему незнакомыми, - не беспокойтесь, я втолковал парию, как действовать!! в этом случае: глухонемой все равно

опознает их и засвидетельствует под присягой, что это те самые часы, которые он нашел в вещах брата.

Итак, наберитесь терпения и не отчаивайтесь! Может статься, день, когда Вы выйдете на свободу, уже не за горами.

Вот только суждено ли нам свидеться в тот долгожданный день?

Не знаю.

Да что уж там, по всему видать, вряд ли, ибо жизнь моя стремительно клонится к закату, и я теперь каждый час должен быть начеку, чтобы смерть на застала меня врасплох.

Однако одно я знаю твердо, да будет это ведомо и Вам, дорогой друг: когда-нибудь мы с Вами обязательно встретимся...

И пусть это случится не в это й жизни, и не втой, в которой пребывают души умерших, но тогда, когда воистину исполнятся сроки и "времени уже не будет"[119] - когда, как сказано в Библии, ГОСПОДЬ извергнет из предвечных уст Своих тех, кто "тепл" - "ни холоден, ни горяч"...[120]