Произведения

…Её форточка в мою сторону закрыта накрепко, даже для надёжности ещё и гвоздями заколочена наглухо. Значит, некому больше послать глоток своего дыхания…

Нет, нет! Да бред же всё это, нелепый больной бред. Сатанинское наваждение. Тьфу, тьфу, чур меня! Прочь, нечистый, сгинь!

* * *

…три тысячи шестьсот тридцать восемь, три тысячи шестьсот тридцать девять, три тысячи шестьсот сорок. А, да вот же оно! Тут и арифметика — без надобности, и так всё ясно-понятно. Первую десятку отмахал! Полкуска отломил и в тартарары закинул. Отполовинил, значит! В самой серёдке стою. Да и не просто в серёдке. Раньше ведь всё в горку карабкался, пoтом захлёбывался, руки-ноги в кровь избивал. А теперь, назад-то, вниз, надсажаться ни к чему — само понесёт. С горки и время бегом побежит. Дни только замелькают, успевай считать. Кстати, их теперь на заплоте и рисовать ни к чему. Стирай каждый вечер по одной отметине — и лады. Дальше-то ведь счёт другой пойдёт: не сколько уже было, а сколько ещё остаётся.

ххх

Всё-таки как безбожно сквозит в это оконце! Другой раз — прямо наповал, сил нет удержаться. Сколько же там суеты и шебутни всяческой, если даже в такой малый просвет захлёстывает и достаёт до самого нутра. Так и переворошит там всё, взбудоражит до невозможности. Что, казалось, давным-давно уже перекипело и угомонилось, сразу так и вздыбится, и заболит заново, и заплачет навзрыд.

А запахи? Вроде — совсем же ничего. Не слышны, не видны. Ласковые да вкрадчивые. Нахлынут — и заметишь не вдруг. Заворожат-одурманят. Сладко да нежно. И не прогнать их, и не стряхнуть. Всю-то ночь после изводят-терзают, сон прочь гонят.

Однако же, одно беспокойство от этого оконца. К чему оно, спрашивается? В него и заглядывать теперь — только расстраиваться. Что-то, видать, там сбилось, на горизонте-то. Ничего уж путного не увидишь, одни только страсти-мордасти.

Как бы его закрыть-запечатать, оконце это смутное? Да нечем же. Здесь ведь ничегошеньки для того днём с огнём не сыщешь. Куда я тогда зашвырнул сучок тот строптивый? Вот бы его-то отыскать! Да что ты, куда там! А всё же — чем чёрт не шутит. Испыток — не убыток…

Да вот же он, тут и полёживает себе, притулился к земле, отдыхает. А рядышком вон — и зубы мои разнесчастные. Через тебя, пучеглазик, тогда порушенные. Ну их-то назад уже, увы, не вставишь. А вот тебе, шалопут, хватит от работы отлынивать. Отдохнул — и будя. Давай-ка снова — на свой пост. Ну, ну, не упирайся. Место — твоё, родное, насиженное. Раздобрел ты, что ли, от безделья-то? Ничего, ничего, я тебя выдрал — я тебя и втисну назад, хочешь ты того или нет. Ты же меня знаешь, уж я не отступлюсь. Так что нечего зазря кочевряжиться!.. Вот такушки! Другое дело. Теперь — полный порядок. Сиди себе на своём законном ещё хоть сотни лет. Я тебя больше не потревожу. Ты уж прости, брат, за прошлое. И зачем это я тогда? Сам уж теперь не знаю. По молодости, должно, по глупости. Не буду я больше, ей-богу не буду!

* * *

Ну вот как славно-то сразу сделалось. Убралась восвояси воля, угомонилась за заплотом, присмирела, не суётся сюда, не донимает. Не набрасывается неотвязной осой, не баламутит больше. Притих мир вокруг, поуспокоился малость. Удобней в нём стало, уютней. Не вздрагиваешь теперь от каждого дуновения с воли. Можно расслабиться, притулившись к надёжному прочному заплоту. Несокрушимый он, вечный. Спокойно, тихо-мирно под его защитой. От любого вихря он заслонит. Об него всякие волнения — вдребезги.

Смотреть? Что ж, смотреть можно и поверх заплота. А что всё проволокой опутано, если разобраться, даже хорошо. Коль вглядеться как следует, даже и красиво. Колючки стрекозками расселись в рядок, крылышки встопорщили. А когда их солнце лучиком тронет — и вовсе взблёскивают, как снежинки серебристые на новогодней ёлке.

* * *

Если долго сидеть, припав к заплоту, слышно, как внутри у него тихонько шебуршатся отработавшие своё, дремлющие там столетия. Чем-то во сне слабенько постукивают, потрескивают, позванивают. Порой из глубины глухо выныривает лоскуток жаркого шёпота, клочок лучистого смеха или же острый осколочек неутешного плача. Да, уж повидал заплот на своём нескончаемом веку! Сколько же тайн он скрывает. Надёжно хранит, нерушимо. Никому их не выдаст вовеки.

Но что за странные звуки вплетаются последнее время в этот ветхозаветный потаённый хор? Вроде какая нещадная лютая сила пронзает чьё-то гигантское тело, корёжит его, рушит с хрустом, а неведомый страдалец отзывается мучительным предсмертным стоном и неутешным жалобным плачем. И абсолютно же ясно: не стародавние, сбережённые временем то страдания, а нынешние, прямо вот сиюминутные.