Вотъ она и свобода. Челов
къ изуродованъ, слабъ, старъ, находитъ лучшее по своимъ способностямъ средство зарабатывать хл бъ п ньемъ. Т , которымъ онъ продаетъ свое искусство охотно [?] покупаютъ его, онъ никому не навязывается, не вредитъ своимъ товарищамъ, не обманываетъ. Ничего н тъ безнравственнаго въ его п ніи. Его сажаютъ въ тюрьму за его промыселъ. Злостный банкрутъ, игрокъ на бирж , кричатъ въ сов т о бродяжничеств .Ежели бы только люди выучились не думать и не говорить положительно, сознавая свое безсиліе понять законы своей души и потому законы общіе, челов
ческіе. Ежели бы только не говорили общія р шенія. Тамъ, гд республика, тамъ свобода и равенство. Бродяжничество зло, свобода благо, деспотизмъ зло, цивилизація благо, варварство зло. У кого въ душ такъ испоконъ была эта м ра добра и зла, чтобы онъ могъ разд лить одно отъ другаго. У кого такъ великъ умъ, чтобы обнять вс факты и св сить ихъ? И гд такое состояніе, чтобы не было добра и зла? И почему я знаю, что я вижу больше зла или больше добра не отъ того, что я стою не на настоящемъ м ст ? Кто въ состояніи оторваться отъ жизни и взглянуть на нее сверху? И кто опред литъ мн , чтò цивилизація, чтò свобода, гд граница свободы и деспотизма, гд граница цивилизацiи и варварства? Одно есть — всемірный духъ, проникающій каждаго изъ насъ, какъ отд льную единицу, влагающій каждому безсознательное стремленіе къ добру и отвращеніе къ злу, тотъ самый духъ, который въ дерев велитъ ему расти къ солнцу и растенію сбросить листъ къ ос ни, вотъ только слушай этотъ голосъ чувства, сов сти, инстинкта, ума, назовите его какъ хотите, только этотъ голосъ не ошибается. И этотъ голосъ говоритъ мн , что Тиролецъ правъ, а что вы виноваты, и доказывать этаго нельзя и не нужно. Тотъ не челов къ, кому это нужно доказывать. Этотъ голосъ слышится ясн е въ положеніи того, что вы называете варварствомъ, ч мъ въ положеніи того, что вы называете цивилизаціей».На этом прерывается черновая редакция «Люцерна»; остальная часть рукописи, содержавшая самое окончание рассказа, повидимому, утрачена.
Считаем необходимым присоединить несколько примечаний, для пояснения некоторых отдельных мест рассказа.
В воспоминаниях автора о парижском пансионе, несомненно, имеется в виду тот пансион, в котором жил Толстой во время своего пребывания в Париже в феврале — апреле 1857 года, так как некоторые из перечисленных здесь лиц упоминаются и в его дневнике того времени (испанская графиня, музыкантша); впрочем, он нигде не называет их имен и не сообщает о них никаких других сведений.
«Два строгие шпица башен» — подробность реального характера: на площади вблизи Швейцергофа стоит главная церковь Люцерна (Hof- und Stiftskirche), старинный собор св. Леонгарда, по сторонам главного портала которого возвышаются две колокольни с высокими шпицами готического типа. В черновой рукописи Толстой оставил в данном месте пробел, для того чтобы внести в него название церкви, но при окончательной обработке он, очевидно, счел излишним вносить эту подробность в свой рассказ.
Хотя безыменный странствующий певец, с которым встретился автор перед Швейцергофом в Люцерне, был родом швейцарец, уроженец кантона Ааргау (франц. Argovie), однако Толстой постоянно называет его «тирольцем», вероятно, потому что он пел главным образом старинные тирольские народные песни; песни эти отличаются своей мелодичностью и разнообразием и потому охотно усваиваются профессиональными певцами, подобно выведенному в рассказе Толстого.
«Песенка Риги» — (L’air du Righi) повидимому, пользовалась большой популярностью среди населения ближайших кантонов Швейцарии и была распространена в различных вариантах. Один из них приводит Эрих Бöме в своей заметке «Leo Tolstoi und das Rigi-Lied». («Neue Züricher Zeitung», 6 Februar 1934.)
(Русский текст приведен Толстым, см. стр. 15—16.)