Производные счастья

— У вас всё? — негромко спросил он, когда на него надели оптику.

А потом наступила тишина, прерываемая только негромкими переговорами двух кардиохирургов.

Нара услышала, что аорта сидит верхом на желудочках, что-то про гипертрофию, про полное закрытие легочной артерии и ещё про осложнение и «удивительно, что дожил», и это показалось страшней всего предыдущего.

«Бедный малыш, — с жалостью думала она, механически подавая инструменты, — только родился, а уже такие страсти».

— Мы не успеем, — в голосе Лисовицкого звучала досада.

— Сорока минут хватит.

Лисовицкий недоверчиво фыркнул.

— А у нас есть альтернатива? — тихо сказал Северинцев.

— Всё, я молчу, — Лисовицкий повернулся к перфузиологу, — Женя, готовь аппарат.

Когда был запущен АИК и сердце малыша остановилось, приступили к новому этапу операции.

«Господи, помоги этому крохе! — мысленно взмолилась Нара».

— Показатели? — негромко спросил Северинцев у Нины Аркадьевны.

— Устойчивые.

— Поехали…

Прозрачные трубки аппарата искусственного кровообращения налились тёмно-алым цветом: кровь из вены обогащалась кислородом и подавалась в аорту для циркуляции по телу. Анестезиолог впилась взглядом в показания мониторов. В тишине операционной слышались лишь вздохи аппарата и лязг инструментов, бросаемых в лоток. Наблюдая за ходом операции, Нара то и дело бросала взгляд на настенные часы — пятнадцать минут, двадцать, двадцать пять, — профессор всё колдовал над беззащитной плотью младенца, щедро обложенной салфетками, обвешанной зажимами, в трубках аппарата по-прежнему циркулировала кровь. Наконец, когда секундная стрелка подобралась почти к сорока минутам, он разогнулся и посмотрел на часы:

— Тридцать девять минут, — самодовольно сказал он, с грохотом швыряя в кювету иглодержатель. — Он весь твой, Лис, — на пол полетели окровавленные перчатки — попадание в бак для мусора, его похоже не интересовало.

— Женя, мать твою, хватит ворон считать! — сердито крикнул Лисовицкий перфузиологу, — запускаем сердце! — и посмотрев на Северинцева покачал головой:

— Ну ты даёшь, Север. Сорок минут!

— Тридцать девять, Лисёнок. Тридцать девять, — довольно промурлыкал тот, сдирая с головы оптику.

— Всё выделываешься.

— Угу. Имею право.

Нара проводила его глазами: Северинцев вышел в предоперационную, снял халат и маску. Тыльной стороной ладони он устало потер лицо; на скулах остались полукруглые вдавленные отпечатки от микрохирургических очков. Она снова сосредоточилась на инструментах — операция была окончена, оставалось лишь зашить разрез.

В глубине души Нара чувствовала разочарование: ей показалось, что Северинцев колдовал над маленьким сердцем, чтобы похвастать своим искусством, а вовсе не из добрых чувств к ребенку.

«Бедный малыш, — расстроенно думала она, — для него ты не маленький человечек, а всего лишь очередной удавшийся эксперимент».

— Наш Димка теперь будет как огурец, — довольно сказал Лисовицкий, делая аккуратные шовчики.

— Вот и будешь его выхаживать теперь, — проворчала анестезиолог.

— Ну и выходим, куда ж деваться! И родителей ему найдём, правда маленький, — Лисовицкий обращался к ребёнку так, будто тот мог его услышать и Нара поняла — радикальная коррекция пентады Фалло прошла блестяще!

Нара шла по безлюдному переходу в сторону своего блока и думала о том, какая же всё-таки Северинцев бессердечная сволочь! На малыша ему было совершенно плевать, а вот удачная операция…

— По-моему вы всё принимаете слишком близко к сердцу, — раздался из-за плеча мелодичный голос.

Бесшумно подошедший сзади Северинцев заставил Нару подпрыгнуть от неожиданности.

— Зато Вы, похоже, ничего к нему не принимаете!

— Ну почему же. Вас вот, например, принимаю, — он обошёл её, загородив путь, — нужно уметь абстрагироваться, девочка моя, иначе вы слишком быстро сгорите. Если бы я испытывал хоть каплю жалости к своим пациентам, больше половины из них сейчас гнили бы в земле. А они живут!

— Всё равно так нельзя! Нельзя относится к людям будто они для вас ничто. И вообще, я не ваша девочка.

Первую часть Нариной пламенной речи, Северинцев проигнорировал, а вот вторую…

Он склонился к её уху и шепнул:

— Пока не моя. Но я думаю, что мы скоро исправим сие досадное недоразумение.

Затем круто развернулся и стремительно пошёл вперед, оставив Нару в полном раздрае посреди пустого перехода.

Из ступора её вывели голоса, приближающихся людей.

— Вот скотина! — покачала головой Нара, — ну это мы ещё посмотрим.

* * *

— Мотечка, миленький, ну поехали, пожалуйста! — Нара в двадцатый раз повернула ключ в замке зажигания.

«Мотя» к просьбам хозяйки оставался глух и трогаться с места категорически отказывался.

От больничной парковки, Нара успела отъехать лишь на полквартала, когда её малолитражка сначала начала чихать, потом дергаться и, преодолев рывками ещё пару метров, остановилась окончательно. Включив аварийку, она вот уже полчаса тщетно пыталась тронуться с места.

Машине было всего четыре года, ездила Нара немного и очень аккуратно, и что могло приключиться с автомобильчиком, она не имела ни малейшего понятия.