Производственный роман

⁵⁰Дни у мастера репрезентативны; при взгляде на него льстит смесь великого с тривиальным, окончательного с преходящим. Ведь что произошло этим пасмурным, промозглым днем? Он уже было отправился на похороны Среднего Защитника, в которых команда принимала участие полным составом, когда к нему подошел господин Киштелеки, знававший лучшие времена центровой, [90]и попросил мастера как-нибудь занести его в свои записи (в мои записи! — Э.), ему это, еще до зимних каникул (ибо команды уходят на зимние каникулы) с общественной точки зрения пришлось как нельзя кстати, поскольку в прошлый раз посыпал поле удобрением «Карбамид», и по причине недостатков покрытия на газоне внутри шестнадцатиметровой, за шестнадцатиметровой и на линии появились большие, уродливые рубцы, что — хотя господин Киштелеки с мячом обращаться умеет — ему поставили на вид, мало того, когда он выходит на поле, со стороны членов колхоза доносятся издевательские замечания. Мастера вдохновила степень влияния литературы на массы. («Ну, милостивая государыня, — сказала как-то Мари, которая немногопомогает по хозяйству в родительском доме, когда мать, чтобы похвастаться, дала Мари прочесть крошечный шедевр мастера, — знаете, графиня, не найти слов. Что много, то много. Я вообще-то не чужда литературы — правду говорю — но ведь это черт знает что. Мир вывернулся наизнанку! Чтобы это сегодня называли искусством! Пусть уж милостивая государыня не сердится,но меня прямо зло разобрало». Мастер по обыкновению не очень-тостал извлекать из этого урок, но, конечно, как человек, задумался. Впрочем, это его трюк. «В самом деле, что побудило Мари к такому высказыванию? Отчего было не состроить нейтрально кислую мину? Непостижимо. Дело в том, что вообще эта женщина крайне смиренна. В прислугу попала еще до 45-го; так бывает; бывает и по-другому. Зачем же прямо, как проспект Калинина?!»)

Позднее мастер с некоторым чванством рассказал господину Чабе, что поскольку господин Киштелеки — опираясь на связи Вашаша — провел его на последний двойной матч, он изволил включить его в роман. Господин Чаба, прозаик из Деча, который провел детство в местной (дечской) фотолаборатории среди фотографических изображений чужих лиц, портретов, которые показывали человека снаружи, высказал беспокойство: «Этих матчей столько. Ты теперь каждого скупщика билетов будешь вносить?» Мастер удивленно ухмыльнулся: «Да ведь столько этих романов! — Будет. — Но если они как раз так и рождаются». (Знаки размножаются:)

Он изволил посетить похороны. Замусоленная ветровка немного выделялась в толпе. Народу было много. Грязные листья налипали друг на друга. Музыканты-духовики, в промежутках между произведениями, вытряхивали слюну из инструментов. Руководители предприятия, по чистой случайности, стояли отдельным полукругом. Господин Кохут приветливо поздоровался с мастером, как будто в парке. Он ответил на приветствие. Женщины прочитали «Отче наш», и он вместе с ними. «Сложная это вещь, mon ami». Когда процессия двинулась, полил дождь. Он наклонил голову, влага проникала к беззащитно-теплой шее даже несмотря на поднятый воротник. Мастер был занят исключительно тем, чтобы не наступить в лужу. И, понятное дело, постоянно в неенаступал. «Грязь неделями покрывала ботинки». Да и вокруг могилы была свежая глина.

— — — — —