(Мы, конечно, на стороне партии. Нас с ней связывают долгие годы. Мы хотим того, что она провозглашает на своем знамени. И есть ли на земле такой венгр, который хочет чего-нибудь другого? Нам нет дела до личностей. Мы будем смотреть лишь на поступки и на их основании судить. Соберемся же под единым знаменем; прошло время шуток и легкомыслия, участие в оппозиции было достойным занятием лишь при австрийцах; сегодня мир сильно изменился, и пусть сегодня достойным для каждого занятием будет добросовестное выполнение того, к чему обязывает гражданская профессия: преподаватель пусть преподает, производственник руководит делами, адвокат защищает права, судья принимает справедливые решения, и никто пусть не вмешивается в дела другого.
Стоимость подписки на
1/ 4года 1 форинт 50, на 1/ 2года 3 форинта. Просим вас как можно раньше обновлять подписку, дабы избегать задержек при рассылке)Вместе с солнечным лучом мы возвращаемся в коридор. Солнечный свет широкими полосами пробивается сквозь большие стекла, шаловливо танцует на толстом сером ковре, нет-нет да и продернет то тут, то там золотую ленточку сквозь клубящееся в высоте облако дыма. Веселая здесь раньше была жизнь. (Когда народ еще не так устал от конституции.) Было меньше тщеславия и больше душевности. Когда-то между левой и правой частью коридора была большая разница. «Тигр» (оппозиционер) ни за что на свете не пошел бы в противоположный конец коридора потому что его сразу же стали бы подозревать в диссидентстве, да и мамелюк (депутат, принадлежащий к правительственной партии) тоже крайне редко появлялся в лагере левых, только если его вынуждала к этому «красная комната». (Поскольку красная комната, где министры складывают свои цилиндры и пальто, где поспешно дают аудиенции и совещаются, расположена в левой части коридора.)
Люди уже не умеют ни сердиться, ни радоваться, как раньше, они ни теплые, ни холодные, внутри даже друзья — враги, снаружи даже враги — друзья; мало того, здесь в дружелюбных клубах дыма, под нежный говор, даже эти лохматые, растрепанные типы, журналисты, которые вообще-то представляют здесь общественное мнение, даже они собираются в кучку пошептаться о своем. Проходящий мимо Чернатони говорит им: правильно, правильно! Будьте друг с другом поласковей, потому что никто больше с вами ласков не будет!
То здесь, то там слышится веселый смех. Радостные возгласы доносятся и из буфета. Это либо Дьюла Одескалки, либо Алджи. А вот катится папаша Гёндеч. А ну-ка бросим взгляд на его руки: если надето большое кольцо с брильянтом, значит, будет выступать. Даже среди первоклассных ораторов градация проходит очень строгая: грошовую сигарету можно выбросить и ради Хорански, Иштоци заслуживает сигары «Cabanos», Грюнвальд — «Cuba», сколько раз я видел недокуренную из-за Силадьи «Britanica», ради Аппоньи, Тисы и выдающегося романиста Йокаи могут примять великолепно дымящуюся «Regalitas», но оратора, равного
Денеш Пазманди принес с собой необыкновенную антикварную штуку, палку, всю испещренную диковинными закорючками! Отец Пульски осматривает ее с видом знатока. Это бамбук! Нет, это шафран, отвечает хозяин. Да-да, действительно шафран, отступает Пульски, а вот резьба здесь индусская. Нет, это китайские иероглифы! В это время к ним подходит Пал Хойтси и спрашивает: что это вы делаете, дядя Фери? Да вот, определил этим, откуда палка, с чувством превосходства говорит старик.
А над узкими, обтянутыми бархатом сиденьями пауки соткали паутину по своему вкусу от самого потолка. За работой одного такого паука любил с восхищением наблюдать натуралист Янош Пацолаи, и когда однажды слуге удалось его оттуда смести шваброй, был большой скандал: как господин посмел трогать этого паука? Паука Пацолаи! И как мне теперь объяснять Пацолаи, куда он девался?
Признаю, улыбается