Свет струится. Опущенные головы поднимаются, слышатся счастливые возгласы. Наши друзья поднимаются с липкого линолеума пола, Томчани выбирается из-за папок Секретарь комсомольской организации благодарит всех за готовность помочь, многочисленные новые идеи, возникшую на местах инициативу, которая обеспечила деятельность по формированию обстановки и самовоспитанию и подала пример с. мышления перед лицом эгоизма, вещизма и обращенности в себя. Томчани склоняется над своим письменным столом. Он ищет что-то в справочнике по софтверу. Без пятнадцати четыре!
54И все отравляются: кто за ребенком в детский сад, кто играть в карты, кто по сердечным делам, кто приобрел билет на фильм «Рок-музыка прошлых лет», ну а кто просто собирается, а потом, поздним вечером, вернувшись домой усталый, как собака, обрушивается в большое кресло (с которого ужеЯнош Тобиаш чистит зубы, Тиби Тот подает Мэрилин Монро пальто. От девушки пахнет свежим кофе. Music Boy или Konzert Boy, настойчиво продолжает какой-то разговор Лайош Адам. Они совсем обнаглели; наверняка это Music Boy или Konzert Boy. Дядя Тиби нюхает волосы Монро. Он подмигивает, как альфонс, спереди ему, конечно, подмигивает Мэрилин. На это мой друг, польский еврей, говорит, говорит дядя Тиби Лайошу, а вообще-то он родился на «Лузитании» и даже не венгерский гражданин, на «Титаник» они опоздали, ёшкин кот, он на это говорит: что за вывернутый наизнанку мир
55, в котором евреи воюют, а немцы делают бизнес. Гитлер проиграл войну, но выиграл мир. Они по очереди расписываются в листе Графика посещаемости. Лист в эргономических целях привит к стеблюГлава IX (или последняя), в которой товарищ генеральный директор поводит взглядом
Наше положение радужно. (Наше положение радужно. Наше положение радужно.) Есть перспектива и задний план. Кроме того, до нашего сведения доведено, что кафель в уборной превосходный, воздух чистый, здоровый; вода урчит, следовательно, цепь, состоящая из тонких звеньев, соответствует своему предназначению, и ее громыхание не может повредить нашим железным нервам. Шевеление галстука-бабочки оживляет наш внешний вид: двойной подбородок то вдруг исчезает, то появляется, как экономический шпион. Немудрено поэтому, что потоком к нам выносит одного из официантов, официанта. Он подбегает трусцой. (Не пытаясь дышать «по правилам».) Посылаем его к такой-то матери и тотчас же просим прощения и получаем его.
Смешно то, что у него тоже галстук-бабочка. Мы говорим ему об этом без напряжения. Ох, господин, вздыхает он серьезно, недисциплинированно. Советует выпить красного вина, превосходного урожая. Гранатовое «Вагуйхейи» побьет все вина Бургундии. Из него получается кровь, нейтрально говорим мы. Официант неправильно истолковывает нашу двусмысленную сдержанность. Этого не бойтесь, и он кивает. Для этого есть место. Мы заказываем Volnay Clos des Ch^enes 73-го года. Из того места, где должен находиться парадный носовой платок, мы достаем градусник. Он показывает 20 градусов. Должно быть 16 градусов, поэтому мы отсылаем его назад. Попытаемся еще. Из шампанского подают Mo"et amp; Chandon превосходный букет бледно-зеленого Chablis окутывает все волшебным туманом, белесый Ch^ateau'd Yquem оставляет такое впечатление, будто пьешь тлеющие угли.
Ставим на большой серебряный поднос последний стакан. Угол, образуемый мизинцем и безымянным пальцем, действует успокоительно. Успокоение вызывает у нас улыбку. Нам везет: к улыбке не подобрать лица. На ином уровне власти выражаются так: повезло тому лицу, мы щелкаем пальцами: еще как повезло! Но если в этот момент бросить взгляд на руку, на безымянный палец, как раз соскальзывающий с большого, то можно забыть, о чем вообще шла речь, останется лишь отсутствие мотивов, раздражение. Над этим следует подумать; этим мы мало что сказали.