Произвольный этос и принудительность эстетики

Если исходить из того, что должное невозможно обо­сновать в бытии, прескриптивные предложения — в деск­риптивных (результатах позитивистских наук, раскол­довывающих, рациональных, а не спекулятивно-проеци­рующих), то в чем же тогда должно быть обосновано дол­жное, как не в человеческом желании? Ведь после того, как именно благодаря этим наукам Богу было отказано в сверхъестественном могуществе, это невозможно осу­ществить в сфере божественного или иного внечеловеческого Воления. Но как раз этот факт вызывает скорб­ный протест всех тех, кто, ссылаясь на Ницше, Карла Шмитта и других, опасаются человеческой воли ввиду произвола, децизионизма*, волюнтаризма, будто бы не бывает ответственного волюнтаризма, вызвавшего к жизни фашизм, национал-социализм или геноцид. Если невозможно установить должное во внешней инстанции в качестве эманации высшего изволения и если челове­ческая воля означает произвол, тогда остается полагать­ся только на разум, которым может быть обосновано должное, предшествующее всякому субъективному из­волению. Задача состоит в том, чтобы связать радикаль­ную автономию и самоутверждение (желание) с необ­ходимой для совместной жизни гетерономией или уни­версализацией (должное). Это предпосылаемое субъек-

* Позиция, основанная на требовании принятия решения (воле­вого, или рационального, или по большинству голосов и т. п.), после которого рассуждения и дебаты должны быть прекра­щены.

[36]

тивному желанию должное, a priori которого если и не конкретно определяет желание, то все же ориентирует таким образом, что на основании этого должного люди предрасположены аргументированно вступать в рацио­нальный дискурс ради принимаемого всеми согласия. Апель поясняет следующим образом. Имеются a priori интерсубъективности или коммуникативной общнос­ти и a priori языка, благодаря которым оказываются «при­знанными те самые моральные нормы, которые обуслов­ливают возможность найти в аргументативном дискур­се решение, способствующее согласию всех возможных участников дискурса»¹³. Это было бы прекрасно. Прекрас­но, если бы существовало подобным образом функциони­рующее коммуникативное сообщество. Однако задуман­ное Апелем коммуникативное сообщество является фи­лософски примиряющей картиной желаемого, мечтой, со­ответствующей тому, чего Апель хотел бы; и эти его воля и пожелание, разумеется, совпадают также с интересами человечества. Но ведь история до сих пор отличалась ско­рее разногласиями, чем согласием. В чем заключается ин­терсубъективность для конкретных субъектов и что зна­чит a priori языка, когда господствующий в данных обсто­ятельствах язык со всеми лексическими коннотациями, со всеми его литературными (теологическими, идеологичес­кими, философскими) манифестациями был по преиму­ществу языком господствующих, к чему сегодня осо­бенно чутки лингвистки-феминистки? И что называет­ся коммуникативным сообществом в культурах, одно­значно предписывающих, кто вправе говорить, а кто — молчать и слушаться? Люди или большинство людей всегда были должны осуществлять то, что было желани­ем сильных, наделенных властью. Здесь не было ничего от консенсуса. И даже если слабые соглашались бы ис­полнять волю господствующих не только ради своего долга, но и по собственному желанию, так, чтобы они

[37]