Прокаженные

- Нет, конечно, так не бывает в вашем положении. Никогда не бывает, — твердо и решительно заявил он. — Это хорошо, что вас изолировали почти сейчас же. Если такой срок вы благополучно выдержали, то теперь — аминь. — И подумал: "Милая моя девушка, и такие случаи бывали, когда через сорок два года заболевали — правда, случаи исключительные, но все же бывали".

- Теперь не вас, — сказал он, — а вы заразить способны каждого… здоровьем заразить, батенька… Да.

Она улыбнулась и вздохнула.

- И, вероятно, не один раз к врачам бегали? — засмеялся Туркеев. — У всех поди спрашивали — не больна ли, мол, проказой? И до сих пор осматриваете себя, отыскивая ее? А? — шутливо спросил он.

- Нет, — поспешно отвечала она. — Жалко только маму…

Когда доктор Туркеев лежал на диванчике, накрытый сатиновым стеганым одеялом, и начинал уже дремать, в комнату тихонько, в одних носках, вошел Семен Андреевич.

- Товарищ доктор, вы не спите? — прошептал он.

- Нет, батенька, а что?

Семен Андреевич подошел, опустился на диванчик.

- Сергей Павлович, вы мне скажете по правде? — прошептал он, и что-то тревожное было в его вопросе.

- Скажу.

- Это не опасно, если она поедет туда?

- Куда? — удивился Сергей Павлович.

- Туда, к вам, в лепрозорий.

- Не понимаю вас, мой дорогой шеф, — повернулся Сергей Павлович. — Что может быть там для нее опасного?

Семен Андреевич долго молчал.

- Извините меня, я, кажется, беспокою вас, — наконец сказал он.

- Сделайте одолжение, батенька!

- Я понимаю, что глупость несу, чушь, а думка такая все-таки есть.

- Вы-то не боялись, когда приезжали? — также шепотом спросил Туркеев.

- Я особь статья. Я ничего не боюсь. В себя-то я верю всегда. Я знаю: ко мне не прилипнет. Я в воде не тону и в огне не горю, — усмехнулся он. — А за нее почему-то боюсь… все кажется…

- Это оттого, что вы ее очень любите, и она стоит того.

- Может быть, и от того. А может быть, и от другого.

- Не понимаю, батенька, честно говорю — не понимаю, — почти громко сказал Туркеев, но Семен Андреевич тронул его за руку.

- Тише, товарищ доктор, а то она может услышать… А я хочу… Дело-то ведь в том… у нее мать…

- Ну и что ж, если мать?

- В том-то и дело. Никто не заражается, хоть и помногу лет живут с прокаженными, в лепрозории, а она на один день поедет — и готово… Вот чего я боюсь пуще всего… Она все время туда рвется — узнать о матери… А я под разными видами не пускаю. Боюсь… Как вы думаете?

Туркеев молчал, стараясь понять опасения Семена Андреевича.

- Так как же, товарищ доктор, опасно или не опасно ей туда ехать?

- Если так судить, батенька, — наконец сказал Туркеев тоном, не допускающим возражений, — то вспомните ее же слова: от всего того, что мы покупаем на рынке, можно заразиться любою болезнью. Она верно сказала: если так думать, то и жить не надо. Пустите ее. Пускай едет, пускай успокоится.

Ведь она никогда не видела матери… Пусть хоть посмотрит места, где она жила, и то — утешение.

Семен Андреевич больше не стал расспрашивать Туркеева и, пожелав ему спокойной ночи, так же тихонько, как и пришел, удалился.

Туркеев проснулся от легкого шороха шагов. Открыл глаза. В щели ставень лез дневной свет. По комнате едва слышно ходила старушка, вытирала пыль. По видимому, было уже поздно.

Когда старушка ушла, Туркеев поднялся с постели, быстро оделся.

Ему стало почему-то неловко, что спал он в чужой квартире, когда мог спать дома, что он, может быть, стеснил людей. И неприятно стало еще от того, что жена может бог знает как подумать о его отсутствии.

7. Мнение постороннего человека

День был серый, унылый. То ли шел мелкий, неуловимый для глаза дождь, то ли лежал туман. Но идти было легче, чем вчера, в темноте.

"Может быть, это и так, — думал Сергей Павлович, вспоминая вчерашний разговор с женой. — По-своему она, разумеется, права. Но ведь чистейшее бабство! — вознегодовал он вслух. — "Весь город боится". Какое мне дело до этого "всего города"! Плевать мне на него. Мало ли как и что думают и говорят дураки… Выходит, что я должен им потакать? Дудки!.. Но ей, конечно, скучно. Ей жить хочется… Жизнь течет, годы уходят… Да…»

У него мелькнула даже на одну минуту мысль — не переехать ли в самом деле в город? Но снова вспомнил Веру Максимовну, больной двор, сотню людей, для которых он в тысячу раз нужнее, чем для жены, вспомнил Сергей Павлович радостные глаза больных, когда он беседует с ними, и покрутил головой: "Нет, этого не будет. Вот только Машенька… Как же с Машенькой?"

И опять мелькнула мысль о переезде в город. "А что я здесь буду делать?

— подумал он. — И куда я теперь годен, кроме как лечить проказу?.."

Он шел и раздумывал… Личная жизнь… Была ли когда-нибудь у него личная жизнь? Мысль эта пришла ему только сейчас впервые за много лет.

Прежде он никогда не думал о себе. Личная жизнь… — и с удивлением остановился: у него не было никогда личной жизни. Вся она отдана больным…