Прокаженные. История лепрозория

– Постой, батенька, это как же? Да ведь ты ж сам еще такой… почти такой, – поправился он.

– Я знаю, но я ведь уже выздоровел и не хочу, чтобы прилепилась ко мне чужая хворь.

– Вон как, – пробормотал Туркеев, – странно. Но, батенька мой, у нас на здоровом дворе помещений нет, да если и были бы, я не мог бы этого сделать… Это – чушь, ты нелепость говоришь, голубчик. Вот когда кончится над тобой наблюдение, тогда мы и выпишем тебя совсем.

Этой странной философией Арлюка заинтересовался Протасов. Ему показалось: в ней есть некая доля правды. Если Арлюк настаивает на ней, то, по-видимому, так повелевает ему инстинкт самосохранения, а следовательно, для этого есть какие-то основания. Несмотря на то, что Арлюк уклонялся от встреч, Протасов все же продолжал интересоваться историей выздоровления Арлюка. Один раз он встретил его на больном дворе и еще издали закричал:

– Стой!

Арлюк остановился.

– Я дальше не сделаю к тебе ни шагу. Ты согласен говорить со мной вот так, на расстоянии десяти шагов?

– А что ты хочешь?

– Я хочу задать тебе несколько вопросов.

– Ладно, говори.

Протасов вынул книжку.

– Прежде чем ответить, ты хорошенько подумай, на ветер слов не бросай. Это дело серьезное.

– Я же тебе все рассказывал.

– Нет, еще не все.

– Что же еще?

– Ел ли ты какую-нибудь траву месяца за три до того, как начал выздоравливать, ну, например, дикий чеснок?

– Дикий чеснок… как будто бы ел.

Протасов торжественно отметил это в своей книжке.

– Когда купаешься, какую воду ты больше уважаешь, чуть теплую или почти горячую?

– Какую придется.

– Ну, а если тебе дадут ту или другую – какую ты выберешь?

– Все едино.

– Значит, тебе безразлично?

– Все едино.

Так они стояли на расстоянии десяти шагов друг от друга, перебрасывались отрывистыми фразами, которые казались нелепыми и смешными обитателям лепрозория. Но для Протасова все эти никому не нужные детали имели ничуть не меньшее значение, чем для Арлюка осторожное обращение с прокаженными.

Доктор Туркеев никогда не высказывал своего мнения относительно отдельных случаев выздоровления. Обыкновенно он или молчал, или говорил то, что должно понравиться больному, но всегда старался держаться правила: придерживаться истины и не вводить никого в заблуждение.

В Арлюке он сомневался, сомневался даже тогда, когда окончательно выяснилось его выздоровление. Он считал: проказа у Арлюка только «притаилась». Через некоторый промежуток времени она вспыхнет снова. Доктор Туркеев не мог установить длительности этого промежутка, но он был почти уверен: рано или поздно, а болезнь все-таки вернется, и вернется, может быть, в еще более разрушительной форме. Поэтому он не разделял ни возбуждения больного, ни сочувственной радости населения дворов.

Присоединиться к мнению всех – значило поверить в чудо, а чудесам доктор не доверял. Он слишком хорошо был знаком с «палочками», чтобы принять на веру их внезапное исчезновение. Туркеев молчал. Он не хотел никого разубеждать.

Зачем говорить человеку о ждущей его близкой смерти после того, как тот отбыл многолетнюю каторгу?

Арлюк сжег все свое старое постельное и носильное белье. Он приобрел «чистое», сменил всю одежду и делал все возможное, чтобы уберечься «от новой заразы»!

Иногда Арлюк мечтал вслух, и Петя, слушая эти мечтания, лежал на своей койке, казавшейся ему пропитанной запахом тлеющего мяса.

– Знаешь, Петя, уеду я на свою Екатеринославщину и организую там колхоз. Разведу кур хороших… леггорн… знаешь, есть такая маленькая курочка, беленькая… круглый год несется, каждый день… Поправишься – приезжай ко мне, будешь работать, и не нужна тебе станет твоя беленькая… У нас, на Украине, знаешь какие дивчины – не чета этим.

– А как ты думаешь, Арлюк, – поправлюсь я?

– Поправишься, Петро, не горюй. Ты верь, это – самое главное. Скажи себе, как я сказал. «Не ты меня, а я тебя, немочь, убью», и убьешь… Ты сперва научись «верить и терпеть». Научиться верить – большая штука, не каждому дается она… Вот ты попробуй…

Петя лежал молча, под койкой Дружок щелкал зубами, вылавливая блох.

Арлюк продолжал мечтать:

– Заведу я себе хозяйку и заживу разлюли – малина… Ты как думаешь, пойдет за меня молодая баба или не пойдет? Тут ведь ничего нет такого. Что рожа у меня немного покарябана, так ведь бывает и хуже… Человек я еще не старый, а баб теперь хоть отбавляй…

Он вдруг оборвал свои мечтания и запел: «Реве та й стогне Днипр широкий…». Петя продолжал лежать… Ему так хотелось уйти из этой проклятой комнаты вместе с Арлюком, туда, на Екатеринославщину, на Украину, куда угодно, только не оставаться здесь среди прокаженных.

Доктор Туркеев задерживал выписку Арлюка. Он осматривал его каждый день, выстукивал, выслушивал молча и сосредоточенно и однажды объявил:

– Если ты хочешь, Арлюк, мы тебя выпишем… Только помни, если что-нибудь случится, мы тебя всегда примем.

– Как «случится»? Что со мной может случиться, товарищ доктор?

Туркеев взглянул на Арлюка и прочел в его глазах внезапный испуг. Ему стало жаль Арлюка.