Но где найти людей, которые могли бы не дрогнуть в самую грозную минуту?
Несколько десятков завербованных комсомольцев казались ему недостаточно стойкими людьми. Он пытался их экзаменовать, проверял их стойкость всеми способами и все-таки сомневался.
– Ну, предположим, вас накроют, начнут вам резать пальцы... нос... выпытывать сообщников, – устоите ли вы, чтобы не назвать имена товарищей?
– Этого не будет, товарищ Камо, пусть режут... В таком случае мы постараемся покончить самоубийством...
Иногда ему казалось, что эта молодежь действительно устоит и в ответственный момент с честью вынесет тяжкое испытание пыток.
Он отобрал сотню наиболее проверенных людей и отправился с ними на юг.
Они остановились в одном из штабов Красной Армии и, не раздумывая ни одной минуты, Камо отобрал из сотни своих комсомольцев одиннадцать человек, назначил руководителя, дал инструкции, планы и отправил их по назначенному маршруту. Путь комсомольцев лежал через лес, за которым был расположен фронт белых. В лесу они сделали привал.
Где-то в отдалении лопались выстрелы и глухо ковали воздух пушки.
Руководитель группы вынул кисет и закурил. Через три часа наступят сумерки, и они двинутся дальше.
И в тот момент, когда руководитель группы прятал в карман свой кисет, совсем близко захрустели ветви. Тишину разорвала свирепая ругань и лошадиное сопение. Все вздрогнули, повскакивали со своих мест. Кто-то крикнул:
– К оружию!
Но было поздно.
Всадники направили на комсомольцев винтовки. Семь человек подняли руки. Только четверо еще продолжали копаться в карманах, пытаясь высвободить револьверы. Одной комсомолке удалось поднять револьвер. Она выстрелила. Пуля не задела никого.
Всадник двинул на нее лошадь и сильным ударом приклада выбил из руки револьвер.
– Руки вверх, подлюга. Шпиены... И баба – тоже шпиенка... У-у, гадюка!
Всадников было человек двадцать. На них блестели погоны. Они быстро обезоружили комсомольцев.
И тогда начался суд.
– Расстрелять их, робя, и все! Гадюк таких в штаб вести не надо.
Руководитель группы побледнел. У него затряслась нижняя губа, и вдруг он повалился на колени.
– Да за что же хотите нас расстреливать? Что мы вам сделали? А? Товарищи... Господа.. – Он не выдержал и заплакал.
В это время подъехал офицер.
– Что? Красные? А-а-а, – протянул он торжествующе, – попались, голубчики...
И заорал:
– Переходить фронт?! Шпионить?! Всех – на дерево... Всех до одного! Никому пощады! Слышите! Никому!
Он слез с лошади, передал поводья одному из всадников. Его глаза, сверкавшие на красном лице, не предвещали ничего доброго.
– К допросу! – скомандовал он. – Ты вот, – указал он на руководителя. – Ты зачем пробирался через фронт? – отвечай... – Федорченко, – приказал офицер одному из своих всадников, – приготовь вон там виселицы... Веревки есть? Ну, вот и хорошо... Одиннадцать штук, всех на деревья, и крышка... Пусть знают другие, что значит шпионство... Так вот, – продолжал он снова, обращаясь к руководителю группы, – я, пожалуй, подумаю и пощажу тебя... так и быть – вешать не буду, если только ты расскажешь мне все чистосердечно... Понял?
– А что вам надо знать? – упавшим голосом спросил руководитель группы.
– Ответь мне чистосердечно вот на какие вопросы: откуда, куда и зачем вы шли? Сколько вас перебралось и еще переберется к белым и как фамилии твоих товарищей? Ну!
Руководитель стоял бледный, с опущенными глазами. Его губы дрожали. Иногда он поднимал глаза и взгляд его долго не мог оторваться от того места, где «Федорченко» мастерил петли.
– Ваше благородие, пощадите... мы не хотели.
– Молчать! Говори по существу. Как фамилии всех твоих товарищей?.. Ну, как, Федорченко, готово?
– Скоро будет готово, господин ротмистр, – глухо ответил «Федорченко».
– Ну-с, – обратился офицер к руководителю, – ты еще упорствуешь?
И, не вытерпев больше допроса, руководитель начал говорить. Он рассказал все, что знал. Офицеру были переданы все сведения, все инструкции, которыми снабдил их Камо. И лишь четверо, и среди них – одна девушка, наотрез отказались разговаривать с офицером.
– Вы будете повешены, – раздельно и свирепо произнес офицер.
– Ну и вешай, палач... Всех не перевешаешь,– крикнула девушка, вырываясь из рук солдат.
– Федорченко, – сказал офицер, – вот этих четырех ты можешь повесить в первую очередь... а тех отпусти.
– Слушаю-с, – взял под козырек толстомордый солдат и ухмыляясь посмотрел на осужденных.
Белогвардейцы весьма пристально наблюдали за поведением осужденных.
– Ну что ж, не передумали? – обратился к ним офицер. – Отказываетесь разговаривать?
Он похлопал плеткой по своему сапогу.
– Даю вам еще одну минуту на размышление. Сколько войск расположено в этом районе? Как называются части? Скажете – помилую.
Но эти четверо оставались непоколебимыми. Сколько ни допрашивал офицер, он не мог добиться от них ни единого слова. И вдруг произошло то, чего никто не ожидал: офицер громко расхохотался. Он не мог владеть собой – смех душил его так, что весь он корчился. Смеялся офицер, хохотали солдаты.