Прохладная тень

С Энтони так всегда. Он за считанные минуты может устранить неполадки в пульте управления, но, когда дело касается чьих-то поступков…бедный парень ни за что не поймет, почему кто-то поступил так, а не иначе. Да, Энтони мил, но поверхностен. Мадди скоро поняла, что не может говорить с ним о глубоких вещах. С Энтони невозможны словесные игры. Он все понимает буквально. Но с другой стороны в этом заключалась часть его привлекательности

— Кажется я не могу удержаться от того, чтобы не портить себе жизнь. — неожиданно Мадди открыла ему больше правды, чем за все время их совместной работы. Она надеялась, что он поймет, что хоть кто-нибудь её поймет.

— Когда все становится на свои места, когда мои счета оплачены, когда я иду одна и ветер мне в спину, я всегда воткну себе палку в спицы.

Энтони напрасно старался не выглядеть удивленным. А Мадди не могла не почувствовать приступ грусти.

Она никогда подолгу не задерживалась на одном месте, частые смены мест были для неё своеобразным средством развеять тоску. И хотя она знала, что нет смысла объяснять, она попробовала ещё раз:

— Ты когда-нибудь просыпался посреди ночи от чуства потерянности и одиночества, когда дикий ужас заполняет тебя целиком, так что нельзя вздохнуть?

Он был в замешательстве и смотрел на неё с таким выражением, будто она спятила.

Он покачал головой. Он беспокоился за нее. Он не понимал.

Мадди решила рассеять его недоумение, сказав просто:

— Мне необходимы перемены, вот и все.

Он все смотрел на неё с озадаченным видом, словно пытаясь сообразить, что он сделал не так.

Не похоже, что бы они были парой. Иногда они завтракали вместе и пару раз ходили на распродажу подержаных вещей. В кино.

Они не были парой. Он был славный парень и заслуживал славную девушку. Не ту, что несет всякую чушь.

— В городе есть другие радиостанции. — Энтони говорил с деланым воодушевлением. — у тебя будет другая работа, твой голос будет звучать с другой радиостанции.

«Время идти дальше.

О боже. Он выглядит так, словно готов плакать.

Пожалуйста, не плачь. Не из-за меня.

Неужели он это серьезно?. Как плохо.»

— Ты уезжаешь из Аризоны?

— По крайней мере из Таксона.

Он сглотнул:

— Я пропустил наш завтрак сегодня.

— Я тоже.

Он нахмурил брови, пытаясь смириться с её уходом:

— Что я буду делать?

— Не ты. А я. Я не могу оставаться слишком долго на одном месте. Я чувствую, что задыхаюсь. Умираю.

Она бы хотела дать ему понять насколько лучше ему будет с её уходом. А он смотрел на неё так странно.

Мадди подняла с пола свою старую потертую сумку и задумчиво покачала её в руках:

— Береги себя.

Энтони медленно отступил в сторону:

— Ты тоже…

Ночной воздух был чистым и свежим, таким воздухом вы можете дышать только в Аризоне. Усевшись в свой маленький, видавший виды Фиат, Мадди решила ехать в паршивое место, где жила, ощущая, что печаль, так и норовившая завладеть ей отходит на второй план.

Она включила радио. Новости. Убийство. Авиакатастрофа. Она переключала радиостанции пока не наткнулась на приличную волну. Затем она откинулась на сиденье и повернула ключи зажигания.

В другой временной зоне Эдди Берлин со знакомыми ощущениями очнулся от глубокого сна. Они пришли из мрака и застали его врасплох пока он спал, пока он был уязвим и не контролировал чувства.

Отчаяние.

Вина.

Одиночество.

Он сбросил с себя остатки сна и вышел наружу. Под босыми ногами проминалась холодная и мокрая от росы трава. Он подошел к открытому окну заброшенного автомобиля, повернул ключи и включил радио, затем откинул капюшон и прислонился к холодному ветровому стеклу, вперив взгляд в звездное небо. Музыка наполнила ночь и обвилась вокруг него, принеся с собой некоторое успокоение.

Глава 2 Пора уезжать

Мадди не преувеличивала свое отчаяние, свое неодолимое желание перемещаться с места на место, не задерживаясь слишком долго. Она была здесь раньше и понимала, что этот инстинкт подобный инстинкту мигрирующих птиц, он слишком силён, чтобы ему сопротивляться.

Было что-то умиротворяющее в постоянных перемещениях. Всегда в пути. Идти куда-то… Неважно куда.

Как только она добралась до дома, она насыпала Хемингуэю сухого корма и принялась сортировать вещи, складывая их в две разные кучи. Одну- в залог. Другую — в дорогу.

Два часа спустя, когда солнце уже взошло, в дверь постучали. О нет, это был не робкий или вежливый стук «простите, что беспокою Вас».

Это был нетерпеливый и бесцеремонный стук, как раз такой, как у её домовладелицы.

Мадди вскочила с места, где притаилась, склонившись над грудой мусора, потерла переносицу и осторожно открыла дверь.

На пороге стояла мисс Гамильтон, представляя собой внушительное зрелище, облаченная в вечный домашний халат с выпирающими карманами, прижимая к груди стопку грязных салфеток и платежных квитанций. Её ноги были зажаты в причудливые шлепанцы, из которых выпирали пятки, расплющившиеся до неопределенной толщины.

А её ногти. Мадди не хотела думать о её ногтях.

Мисс Гамильтон ворвалась внутрь так, как словно это была её собственность. Впрочем так оно и было.