Прохладой дышит вечер

Хуго флиртовал со мной и с маленькой Алисой и часами болтал с Фанни и Идой. Однажды наш папенька, будучи в хорошем расположении духа, хитро взглянул на старших сестер и спросил: «Ну, так что же, которую ты выбрал?»

Обе зарделись, а голос подала я: «Меня!»

Все расхохотались. А я убежала прочь и расплакалась. Позже выяснилось, что старшая, Ида, была уже тайно помолвлена с Хуго.

Хульда качает головой: «Сколько лет прошло, неужели ты его до сих пор любишь?» Я задумчиво смотрю на нее.

Вообще-то, Хульда, мне было горько не оттого, что родители узнали мою тайну, я больше всего боялась, что Ида растреплет своему жениху о моих любовных мечтаниях и они вместе надо мной, наивной девчонкой, посмеются. С тех пор я стала Хуго избегать. И решилась снова показаться ему только месяцы спустя, когда увидела в окно, как он у нас во дворе учит моих сестер кататься на велосипеде. Ида и Фанни выглядели довольно нелепо. Я-то была поспортивней обеих и точно знала, что возьму над ними верх. Поначалу Хуго крепко меня держал, но уже скоро все могли убедиться, что я и без посторонней помощи кружила по двору с видом триумфатора.

Но мне это не сильно пригодилось, потому что родителям казалось непристойным, чтобы молоденькая девушка ездила одна по многолюдным улицам на велосипеде. В отличие от моих подруг, я могла кататься только в компании братьев. А Альберт хоть и любил меня, конечно, но ему бы и в голову не пришло даже ради меня взгромоздиться на этот железный драндулет.

Значит, так, генеральная уборка неизбежна. Хуго будет здесь через две недели, и пусть здесь ничто больше не напоминает о Милочке. Сказано — сделано: я снимаю со стены наборную кассу, приношу корзину для мусора и сваливаю туда все эти «миниатюры». Может, они порадуют какого-нибудь ребенка. Как я и ожидала, на выцветших обоях белеет светлый прямоугольник. Решимость покидает меня, и я снова останавливаюсь.

Тепло сегодня, конец марта, самое время начаться весне. Я снова принимаюсь тренировать свои слепнущие глаза. Вы не подумайте — вижу я еще достаточно хорошо, и слышу тоже, и с обонянием все в порядке, только вот не знаю, надолго ли это. Я снова и снова прохожу с закрытыми глазами пять-десять шагов от палисадника до родничка. Жалко, конечно: в садиках цветут форзиции, зеленеет бузина, фиалки распускаются, лесные анемоны белеют, словно звездочки. Наконец я сажусь на лавочку и долго сижу с закрытыми глазами. Журчит фонтан, звенят синицы. Ветер гуляет в кронах деревьев, и я слышу, какой получается щемящий звук, когда ветки скребут одна другую. Слышу, дятел стучит, собака лает, вот машина, вон там — самолет, электропила, и где-то далеко — шоссе. Я нашептываю стихотворение Теодора Шторма:[3]

И хоть бы звук из суеты мирской
Нарушил одиночества покой.

Сто лет назад были в Германии места, где и правда слышна была одна лишь природа. В следующий раз, когда выйду на прогулку, заткну уши и буду вдыхать запах и ощущать кожей ветер и тепло.

От весеннего ветра я начинаю томиться и становлюсь романтичной, как невеста. Ну не смешно ли… Единственный мальчишка, с кем я дурачилась, был Альберт, единственным мужчиной — Хуго. Через две недели он наконец-то снова приедет ко мне, только теперь ему уже, ни много ни мало, восемьдесят восемь лет.

2

Прежде я прекрасно разбирала почерк Хуго, но вот теперь у меня возникли проблемы с первым же словом. Я ожидала прочитать «Дорогая Шарлотта», но с этой маленькой виньеткой выходит как будто «Дражайшая Шарлотта». Никогда еще он так ко мне не обращался. Стоит ли придавать этому особое значение? Может, меня обманывают мои слепнущие глаза или у Хуго просто дрогнула рука? Вообще-то неизвестно, в каком расположении духа Хуго явится ко мне. Он, я знаю, плохо слышит, не любит разговаривать по телефону и носит слуховой аппарат. А еще, наверное, подгузники. Уж не знаю, как там у старичков. У них, наверное, те же болячки, что и у нас, старушек, только вот от простатита мы не страдаем. Ну и ладно, бог с ними, с болячками. Гораздо важнее, чтобы Хуго был еще крепок духом. Впрочем, иначе он вряд ли бы отважился на путешествие, хотя он, вероятно, приедет, опираясь на руку своей стареющей дочери.

С тех пор как мне перевалило за восемьдесят, я постоянно мысленно благодарю детей за то, что они не лишили меня самостоятельности. Да и разве не проще всего было оставить меня жить там, где я живу? Я бы не вынесла жизни в доме для престарелых. Хуго же, напротив, никогда не жил один. После смерти сестры моей Иды за ним ухаживает дочь Хайдемари, и она своей опекой его совершенно избаловала. И почему только он не переехал ко мне еще несколько лет назад? Время-то наше на исходе, дражайший Хуго.

Все меньше остается людей, которые знали Альберта. Хуго — один из них. Брата уже услали в интернат, когда Хуго впервые появился в нашем доме.