Проходчики. Всем смертям назло...

22 апреля. Ура! Получил ответ от редакции журнала «В мире книг». Моя статья о библиотеке будет использована в обзоре писем. Значит, могу! Могу еще чем-то быть полезен!

Встретил одного. Он мне сказал:

— Я бы на твоем месте пил да спал. Деньги платят, чего еще надо!

Отвратительно! В горе для него одно лекарство — водка.

1 мая. Сегодня год той операции. Год… Как это много! Если эту дату не отмечать какими-то успехами, то она действительно может превратиться в поминальную. Тогда конец.

Окончил новую статью. Получилась очень длинной. Как подумаю, что ее должен кто-то прочитать, — страх берет. Вдруг это никому не нужно? И я отнимаю время у людей…

Бередит душу большая тема. Ее мучительно трудно переваривать. А не думать о ней еще трудней. Смогу ли? Надо постараться. Сжимай, Серега, зубы, как на операционном столе, — и вперед. Не бейся, сердце, такими толчками. Тебе придется повторить все заново. Будет трудно, не легче, чем в первый раз. Но так надо, надо…

Первую весну мы встречаем с Таней вместе. Сколько мечтали об этом? Была на нашем пути и армия, и учеба, и больница… Каждый год была весна, и мы были врозь.

Здравствуй, весна!

Мы все умрем, людей бессмертных нет,
И это все известно и не ново.
Но мы живем, чтобы оставить след:
Дом иль тропинку, дерево иль слово.

Р. Гамзатов

Сережа, у нас будет ребенок…

Таня, Танечка, Танюша!! Родная моя! Любимая! Солнышко ненаглядное мое!..

Сейчас мне особенно близко стихотворение Константина Симонова.

Жди меня, и я вернусь
Всем смертям назло…

И наиболее дороги его заключительные строки:

Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой…

Все эти дни хожу пьяный от счастья. Забываю, что у меня нет рук. Выросли крылья, и я лечу и лечу куда-то над цветущей, радостной землей. Иногда наплывает облачко беспокойства: а все ли будет хорошо?

Каким ты будешь, родной, незнакомый человек? Сколько пережито, просто не верится, что и в наш дом стучится простое и такое желанное человеческое счастье.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

По шахтному двору, меж ржавых, искореженных стоек, метались желтые осенние листья. Дул резкий восточный ветер, еще не холодный, но уже достаточно остывший от почти тропической жары минувшего лета. Террикон дымился, и когда на его верхушке опрокидывалась вагонетка, дым, смешавшись с облаком пыли, плыл прямо на копер и растворялся в его фермах, канатах, вращающихся шкивах.

— Где будет проходить встреча? — каким-то не своим голосом спросил я у человека, который встретил меня у проходной и, назвавшись парторгом шахты, теперь сопровождал.

— В нарядной, — ответил он и посмотрел на меня. — Нам надо уложиться в двадцать пять — тридцать минут. Сами понимаете… План хоть и даем, но задолженность прошлого месяца… — И он выразительно постучал себя по шее ребром ладони.

«Предоставит слово, поздороваюсь, передам привет от писателей… Нет, здороваться не надо. Сразу привет и рассказ-биографию. Родился, учился, работал… А может, не надо родился, учился? Если не получится, прочту отрывок из повести. А кто страницу перевернет? Нет, родился, учился надо».

Из боковой двери мы вошли в нарядную и сели за длинный стол, покрытый красным материалом. Посредине стоял графин. Шахтеры сидели в трех шагах. После долгой разлуки я вновь видел их лица, дышал с ними одним воздухом. Их было человек сто, а может, больше. «Раз, два, три, четыре…» — торопливо начал я зачем-то, считать сидящих в переднем ряду. В нарядной стало тихо. Так тихо, что было слышно, как на копре со свистящим хрустом трутся канаты о вращающиеся шкивы. В последнем ряду кто-то поднялся, пристально посмотрел на меня и сел. «Расскажу биографию», — решил я. Скуластый парень с густой рыжей шевелюрой в переднем ряду осторожно кашлянул в кулак и плотнее уселся на стул. «Проходчик, — подумал я. — На Игоря похож. А может, отрывок прочитать? Про то, как Сергей Петров впервые в забой попал». Опять кто-то приподнялся и тут же сел.

— Товарищи! — встал парторг. — У нас в гостях писатель Титов… — он замялся.

— Владислав, — подсказал я.

— Владислав, — повторил он. — Автор повести «Всем смертям назло…», в недавнем прошлом тоже шахтер, горный мастер, но во время аварии…

Я встал. Парторг удивленно посмотрел на меня и, не договорив, сел.

— Дорогие товарищи, — непослушным голосом сказал я и твердо решил: «Прочту отрывок». — Ребята! — голос мой дрогнул и зазвучал неизвестной до сих пор звонкостью. — Я родился…

И теперь еще с внутренней дрожью вспоминаю я то, свое самое первое писательское выступление перед своими большими и неизменными друзьями — шахтерами. Потом этих встреч и выступлений было много, перед самыми различными аудиториями, в разных городах и поселках, в цехах, нарядных, на полевых станах, в школьных классах и студенческих аудиториях. Но то, первое, останется в моей памяти на всю жизнь.