Читаем Проходчики. Всем смертям назло... полностью

Действительно, еще вчера о новой угледобывающей технике никто не думал не гадал. Дай бог, с бремсбергом-то благополучно раскрутиться, а тут, как среди лета снег на голову…

«Это же надо перестраивать работу всей лавы, всего участка!» — Иван Емельянович хватался за голову.

Главный восседал в своем кресле на этот раз спокойный, уверенный, говорил ровным голосом, не допускающим, однако, возражений.

У противоположного конца стола примостился Клоков и больше слушал, чем говорил. Идея замены старой техники новой ему нравилась. К механизмам секретарь питал, можно сказать, нежную любовь. Но сегодня в душе его поселились сомнения. Они были еле заметны, и Егор Петрович, внимательно слушая высказывания сторонников и противников комплекса, стремился вникнуть в суть спора, понять проблему, чтобы четче определиться самому.

— Тебе бы, Плотников, обушком рубать уголь. Потихоньку, и никаких проблем, — Станислав Александрович приподнял над столом руки, развел их в стороны. — Так оно, конечно, спокойнее, но кто уголь стране будет давать?

— Струг не обушок… И с планом мы справляемся.

Плотников почти уже не возражал, все равно руководство шахты не переломишь, он только оттягивал тот неприятный момент, когда надо окончательно согласиться и, засучив рукава, ломать к чертовой матери давно устоявшиеся порядки, привыкать к новой технике, новой технологии, к новым заботам и непредвиденным осложнениям. А они будут, ох, сколько их будет! В голове его сквозила тонко, как мышиный писк, жалоба: «Ну, почему все это на мою голову? Чем я хуже других?»

— Не было бы счастья, да несчастье помогло. — Главный изобразил на лице жалкое подобие улыбки. — Лава стоит, бригада бездействует, самое время подготовить фронт работ.

— Но ведь…

— А сам комплекс, — он прервал Плотникова, — спустить в шахту и, как только бремсберг станет в строй, загнать его в лаву.

— Шахтеров нужно обучить работе на новой технике, — осторожно вставил Клоков.

— Пусть обучаются. Кто не дает? Учебный комбинат работает в три смены. А у Плотникова половина участка в отгулах. Самое время учиться. Лучшего не будет. Не ждите.

— Пожалуй, в этом есть зерно, — согласился секретарь.

— Спасибо, Егор Петрович, — Станислав Александрович картинно склонил голову — видишь, мол, не мелочусь, предлагаю нужное дело; можно сказать, вопрос государственного значения, а вас приходится уговаривать..

— Первая западная лава как будто специально нарезана для новой техники. Все есть. Мощность пласта, длина загона, относительно устойчивая кровля, твердая почва — буквально все! — Главный инженер встал, со скрипом отодвинул массивное, обтянутое дерматином кресло.

— Но… — Клоков тоже поднялся со стула. — Есть одно «но».

Слово «но» секретарь произнес несколько резче, опять же не оттого, что питал антипатию к главному инженеру за его развязное отношение к подчиненным, совсем не поэтому. Его сомнения несколько конкретизировались, и он вступал в спор с самим собой, чтобы убедиться полностью.

«Опровергни меня, докажи свою правоту, и я обеими руками проголосую за новшество».

— Забой откаточного штрека подвигается с помощью буровзрывных работ. Кроме породопогрузочной машины, морально устаревшей, механизации никакой. Никакой! — твердо повторил Егор Петрович. — Максимум через месяц комплекс задавит штрек.

— Как пить дать! Через две недели…

— Погоди, Иван Емельянович, — остановил его секретарь. — Не получится ли так: лава на полную мощность качнет уголь, а его некуда будет грузить? Порожняк некуда загнать? — Клоков не утверждал, а спрашивал.

— Именно так и получится, — Плотников ухмыльнулся.

— Помолчи, Плотников! — Главный ударил ладонью по столу. — Какого… — он посмотрел на Клокова и от соленого словца воздержался. — Почему ты руками и ногами отпихиваешься от новой техники? Не умеешь построить работу по-новому? — зловеще спросил он. — Не хочешь?

— Писать заявление об уходе?! — Иван Емельянович достал платок и резким движением вытер шею.

— Эк, чего захотел! — Главный понял, что разговор на резких тонах ни к чему не приведет, да и присутствие Клокова сдерживало его пыл. — Мы тебя заставим работать, — тихо добавил он. — Ты коммунист! — постучал костяшками пальцев по столу. — Знаешь свой долг и обязанность, а также меру ответственности.

— Как прикажете строить работу по-новому при старой технике в штреке? — спросил Плотников. — Вот и Егор Петрович об этом говорит. Задавит же комплекс штрек, задавит…

— Положение действительно серьезное, но выход надо искать, — вступил в разговор начальник ВТБ Игнатов. — Может, объявить проходку скоростной?

— Вот именно, «объявить», — обиделся Иван Емельянович. — За счет чего эту самую скорость набирать?

— Уплотнить график работ, — советовал Сергей Сергеевич.

— А разминовку под лавой ты мне удлинишь?

— Сам рыл! — Главный повысил голос. — Никто не виноват, что она у тебя куцая получилась.

— Я не провидец. Я не знал, что мне придется в пожарном порядке забой штрека двигать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное