Проходящий сквозь стены

Щучки, однако, покамест не было видно. Не было видно пока и чаровницы Лейлы. На сцене демонстрировал чудеса Древнего Востока горбоносый факир при смокинге и чалме. В момент моего появления у него что-то красочно вспыхнуло, дамы в зале вскричали «ах!», кавалеры захохотали. По-моему, облегченно. По привычке я направился к бару. Меня переполняли дурные предчувствия. Заливать дурные предчувствия спиртным — последнее дело. Я заказал апельсиновый сок. Какой-то вертлявый хлюст явно лакейской породы и, следовательно, имеющий отношение к администрации клуба, спросил, не желаю ли я присесть за столик. Имеется неплохое местечко. Пусть и не у сцены, зато в компании двух милейших барышень. «Уж не Лада ли с Лелей?» — с тайной надеждой подумал я и сказал, что, пожалуй, желаю.

Барышни были красивы искусно наведенной и выпестованной в дорогих салонах красотой, но, к сожалению, успели нагрузиться до полной потери морального облика. Наше прибытие они встретили в высшей степени индифферентно. Как целовались взасос, размазывая по лицам помаду и гладя друг дружке коленки, так и продолжали целоваться.

— Вот, — сказал хлюст, пританцовывая от желания сорваться с места. — Прошу любить и жаловать. С короткой стрижкой — Лола. Блондинка — Ирэн. Собеседницы интереснейшие, весь городской бомонд знают, как собственную ладонь. — Он наклонился ко мне ближе и прошептал: — Поэтессы а-ля Сапфо.

— Кажется, мое присутствие будет не слишком удобно, — сказал я с сомнением.

— Что вы, что вы! — горячо отозвался хлюст. — Напротив. Лолочка с Ирэн просто обожают дразнить мужчин.

Пока я соображал, как относиться к тому, что меня за здорово живешь используют для развлечения каких-то там… поэтесс, хлюст, пискнув «приятного вечера», ретировался.

Делать нечего. Не возвращаться же к бару. Тем более место было довольно удобное: зал виден отлично, сцена и вход тоже. Не на виду опять же.

— Глупо было бы уйти, — тявкнул бес, развеяв последние колебания.

— Bon soir[25], — сказал я, садясь. — Не помешаю? Дама, что была ко мне лицом, оттолкнула подругу и пьяно расхохоталась:

— Посмотри, Лола, какая прелесть!

— Это мальчик? — поинтересовалась Лола, пытаясь водрузить на вздернутый носик крошечные очки. Очки никак не хотели слушаться. В конце концов она бросила их в полупустой бокал. Привстала, перегнувшись через столик, уставилась на меня.

Полуобнаженная, не знающая оков бюстгальтера Лолина грудь притягивала взгляд с чудовищной силой. Соски… Я вздрогнул и заставил себя смотреть ей в лицо. С близкого расстояния стало видно, что дама прилично косит. Должно быть, когда она пребывала в трезвом виде, подкрашенная и в очках, это было не слишком заметно. Но под хмельком глаза у нее разбегались здорово.

Позвольте, куда же она смотрит? Неужели на ширинку? А ведь я слегка того… Черт! Но такая грудь и святого заставит вспомнить о скоромном!..

— Да, — сказал я, поспешно забрасывая ногу на ногу. — Мальчик. Кобелек. Его зовут Жерар.

— Его зовут Жерар, — распевно сообщила Лола подруге. — Он кобелек.

Ирэн сделала большие глаза и спросила:

— Послушайте, кобелек Жерар, а ваш пес (она навела указательный пальчик с предлинным бело-фиолетовым ногтем на Жерара) не кусается?

Дамы счастливо расхохотались, сквернавец бес тоже мелко затрясся, довольно подвывая. Лола подтолкнула ко мне початую бутылку ликера «Амарула» — коричневую, с желтым шнурком вокруг горлышка и ушастым слоном на этикетке. Сказала примирительно:

— Ну-ну, не дуйтесь, Жерар, лучше выпейте. Это знаменитая «Африканская икона», незаменимая вещь для поднятия настроения.

Лобызания возобновились и, кажется, даже обрели новую силу.

Я с независимым видом отвернулся (впрочем, на мой вид последовательницам Сапфо было откровенно начхать) и наклонился к орхидее.

— Сизиф на вахте, — тихо сказал я прямо в цветок.

Мсье Кракен слушал меня рассеянно, попыхивал пахитоской и, казалось, следил не за ходом рассуждений, а за эволюциями дымных клубов. Когда я замолчал, он еще некоторое время задумчиво курил, потом спохватился:

— Вы закончили?

— В общем, да, — сказал я.

Он вполне дружелюбно улыбнулся и сказал, что мысли мои занятны. Занятненьки и любопытненьки… Значит, сказал он, предостерегаете… Подозреваю, сказал он, в своих рассуждениях вы руководствовались вовсе не горячей любовью к нашей расе и ко мне лично. Однако должен признать, заметил он, выглядят сии рассуждения достаточно убедительными и непротиворечивыми. Но!..

После такого «но», как нетрудно догадаться, начался методичный разгром наших с Жераром логических построений. Для сметания бастионов мсье Кракен не жалел красок и аллегорий. Мне постоянно хотелось воскликнуть: «Аркадий, не говори красиво!» — но я, помня про опасные остроты, жабры и кислород, помалкивал. Кракен же поучал.