Проходящий сквозь стены

Сундуки вожделенного футляра не содержали. Отбросив священный трепет, я торопливо рылся на полках, среди бесценных раритетов, во все корки кроя ламий, накопивших такую груду хлама. Управился за рекордное время. Футляра не было. Сейчас же, без задержки я пошел на второй круг. Древности, возмущенно шурша страницами и перестукиваясь боками, полетели на пол. Полки опустели за считанные секунды.

Футляра не было! Меня начало колотить. От холода. От страха.

Я закрутил головой. Где? Где же, черт возьми?!

Наткнулся взглядом на чучело. Вот кто знает.

— Ты, засранец, признавайся, где эта трепаная рукопись? — в исступлении заорал я, обрашаясь к карлику.

Тот дерзко молчал, сволочуга.

Почти не соображая, что делаю, я подпрыгнул, вцепился ему в плечи, повис, подогнув ноги, и рванул. Раз, другой. Выламываемые суставы захрустели, однако выдержали. Зато лопнули веревки, привязанные к рукам уродца, и он тяжело закачался книзу головой.

Слишком тяжело для набитого соломой чучела.

Слишком.

Я осклабился и принялся рвать шов на его груди. Прочный он был, зараза. По-волчьи рыча, я вцепился в толстую гладкую леску (или то была воловья жила?) зубами. Просунул пальцы в золотые кольца, что на сосках. Враз дернул. Внезапно одно колечко подалось. Отплевываясь и подвывая от нетерпения, я потянул за него. Захохотал торжествующе: шов мгновенно расшнуровался. Из разъятой гномовой утробы посыпалась сенная труха, потемневшая от времени древесная стружка, пенопластовые шарики. Я просунул руки внутрь. Футляр был там.

Вынул, примостил на полку, сконцентрировался и погрузил в пористый камень кисти.

«Открыть коробочку тебе вряд ли удастся, — сказал Кракен. — Да это и ни к чему. Просто изорви в мелкие клочки рукопись, содержащуюся внутри. Сотри в порошок. При ее более чем почтенном возрасте она должна быть жутко дряхлой, и проблемы вряд ли возникнут».

Вызвавший беспокойство кракенов документ хранился в виде свитка из странного на ощупь материала. Словно бы покрытого плотной, слегка колючей чешуей. Кое-где чешуйки выкрошились — целыми участками, точно от лишая. Материал проплешин ощущался как рыхловатая, но сухая не то бумага, не то ткань. А может, пергамент.

Чувствуя себя сущим вандалом и Геростратом, я начал сжимать пальцы.

Успел буквально в последний момент. Какая-нибудь секунда задержки, и пиши пропало. Кожа спины еще помнила упругие толчки графитовых струн, еще холодила голые ягодицы скорлупа сейфа, а лампы так же неспешно, как давеча гасли, начали разгораться, и зафыркала вентиляция. Я взбежал по лестнице, приник к доскам двери ухом. Как будто что-то есть. Или только кажется? Вскипяченная адреналином кровь шумит в ушах?

Я слился с деревом, потек сквозь него живым соком.

Снаружи было все еще темно. Откуда-то доносился знакомый деревянный перестук — бедная негритянка плутала по черным коридорам в поисках чего-то неведомого.

Я сделал всего пару шагов, когда на мне скрестились лучи двух мощных фонарей. Оба — в лицо. Глаза полоснуло болью. Я моментально зажмурился, отгородился от света обеими ладонями, но резь осталась надолго.

Пронзительный мужской голос весело сказал:

— Опа, глянь, кто тут у нас. Пупс какой-то.

— А перец-то как торчит! Он что, драл тут кого-то? Пупс, ты с кем в доктора играл? — Владелец второго фонаря слегка сипел, будто надорвал глотку на стадионе.

Я поспешно отнял одну руку от лица и прикрыл причиндалы. Железное дерево в плане возбуждения отдельных нервных окончаний оказалось весьма сходным с памятной по отроческим годам липой или березой.

— В чем дело? Вы кто такие? — заносчиво спросил я. Спасти меня сейчас могла только та самая наглость, которой вчера я похвалялся перед Кракеном. Я повысил голос: — Охрана, не так ли? Давненько вас жду. А ну-ка, уберите свет!

— А не уберу, — по-прежнему весело сказал первый.

— Такая же фигня, — поддержал его второй.

— Какого дьявола! — К сожалению, вместо грозного рыка получилось жалкое блеяние. Но я не сдавался: — Сначала темища наступает, потом девчонка уходит, а сейчас еще какие-то весельчаки…— Голос наконец-то начал приобретать требуемую свирепость. — Место не дорого? Да если я предъяву за такую борзоту выставлю, с вас кожу лентами сдерут! Убрали живо фонарики, уроды!

— Оцени, пупс знает слово «предъява», — пуще прежнего обрадовался веселый. — Наверно, жутко авторитетный крендель. Эй, пупс, обзовись. Погоняло твое какое?

— Ладно, — сказал сиплый. — Ты смотри за ним, а я папу вызову. Вдруг это и вправду гость.

— Да ну…— не слишком уверенно протянул веселый. Сиплый сказал:

— Умолкни пока.

Пиликнул сигнал — будто от нажатия кнопочки на мобиле.

Проморгавшись, я попробовал приоткрыть веки. Один луч бил сейчас в потолок (фонарь поставили на пол, рефлектором вверх), второй все еще упирался в меня, сместившись на подбородок и грудь. Увы, видимость от этого не улучшилась. Разве что самую малость.