Проходящий сквозь стены

— Джинсы, — сказал я. — Но они вообще почти белые. И ремень ярко-желтый.

«У Аннушки в „FIVE O'CLOCK“ покупал», — грустно добавил я про себя.

— А ширина? В шагу такие же узкие?

— Пошире.

— Переодевай, — распорядился он. — Вдруг бежать придется…

Я, расстегиваясь на ходу, бросился к тумбочке.

— Слушайте диспозицию, — заговорил Стукоток. — Мы находимся во Дворце детского творчества, в Старой Кошме. Этаж — третий, что скверно. Вниз долго и вверх далеко. Мы идем вниз, потому что я сегодня без вертолета. — Стукоток коротко улыбнулся. — У меня «копейка». До Императрицына — двадцать километров. Автобусы, маршрутки, частников навалом — доберетесь без проблем. Вот деньги. Это на случай, если я здесь задержусь. Или меня задержат. Пусть попробуют. — Он снова ухмыльнулся, совершенно по-волчьи. — Учтите, своих здесь нет никого. Чужие — все. Даже если мне встретится ребенок, кроха в косичках и бантах, я уничтожу ее без колебаний. Так же придется поступить и вам. Колебаться не нужно. Все равно после того, как я вас выведу, Когорта это гадючье гнездовище, выжжет дотла. Да, к слову, если я здесь останусь, а вы нет… Вам придется позвонить вот по этому телефону. Лучше с автомата. Номер простой. Запомнили? Скажете: «Стук ослушался». И — быстро убегайте. Вопросы?

— Нету, — сказал я.

— А я, например, очень сомневаюсь, что здесь так уж необходимо все выжигать, — сказал вдруг Жерар звенящим от дерзости голосом. — Не кажется ли вам…

— Не кажется, — отрезал Стукоток. — Если других вопросов нет, продолжу. Так. К сожалению, стрелять тут категорически невозможно, поэтому, Павел, я дам тебе это. — Он достал из ножен широкий короткий кинжал с удобной ручкой и зазубренным концом. Плоскость лезвия украшало изображение оскаленной собачьей головы и метлы на фоне утрированных земных полушарий. — Не вздумай колоть, бей наотмашь. Лучше по глазам. Рубящие удары, горизонтальные или наискосок, вот так. — Он молниеносно махнул ножиком перед самым моим лицом, едва не заставив меня описаться от страха. — Понял?

Я неуверенно кивнул, принимая оружие.

— Брось дрейфить, парень, это — в самом крайнем случае. Так, дальше. Стены штурмовать не рекомендую. Это я, Павел, как доктор, лично тебе говорю. Поэтому путь наружу единственный: по-человечески, ножками, за мной. Я, буде потребуется, расчищаю дорогу, вы следите за тылами. Больше чем на десяток шагов не отставать. И лучше бы не приближаться ближе пяти. Это все. Напугал?

Я честно кивнул, а бес прошипел под нос:

— Глупо было бы…

— Не бойтесь. Это я предумышленно. Скорей всего, уйдем так же, как я пришел — то есть тихо. Кишками чувствую.

— Сомневаюсь, — сказал я, глядя поверх головы Стукотка. Объектив видеокамеры целился прямо мне в лицо. Индикатор записи багровел, точно предвестница войны планета Марс— Сомневаюсь в достаточной чувствительности ваших кишок.

Лейтенант проследил за моим взглядом. Губы у него изогнулись уголками вниз, лицо приобрело обиженное выражение.

Через мгновение он был вновь собран и решителен.

— Это ничего не меняет. Павел, помни о ноже. Ну, три, четыре, — с Богом! Тронулись!!

Он осторожно отжал дверь, просунул в образовавшуюся щель колено, потом голову, сделал отмашку рукой и выскочил наружу.

Старокошминский Дворец детского творчества, казалось, состоял из одних только слепых, скупо освещенных редкими лампочками коридоров. Узких и широких, запутанных бесконечными поворотами, то сбегающих на пяток ступенек вниз, то поднимающихся на столько же вверх. Один раз коридор оборвался возле заложенного кирпичами торцевого окна. Стукоток хлопнул по кирпичам ладонью, крепко выбранился, адресуя выражения какому-то Карлику Носу, и нам пришлось бежать назад. Я все ждал, что вот сейчас, за следующим поворотом, откроется ход на лестницу. Но лестничная площадка совершенно неожиданно обнаружилась за дверями, почти неотличимыми от остальных — разве что были они двустворчатые. Вообще, дверей было множество. Кое-где на них висели таблички: «Дирижер и проч.», «Фото», «Совр. танец», «Бухгалтерия ДК», «Туалет закрыт навсегда» (в оригинале было «на ремонт», но исправлено).

Из любой могли появиться враги.

Иногда появлялись. Себе на беду.

Представления о расчистке пути были у Стукотка пугающие. Примерно как у зерноуборочного комбайна. Там, где он прошел, не должно было оставаться ничего живого, расположенного вертикально. За исключением нас.

И не оставалось.