Проходящий сквозь стены

Внезапно навалилась усталость. Выстроив из дощечки и двух кирпичей скамеечку, я уселся на нее и крепко задумался. Интересная у меня жизнь пошла. Насыщенная. Уж насколько, казалось бы, привык я к тому, что у обычных людей считается чудесами, а нет-нет да и проскакивала дурацкая мыслишка, что вокруг не реальность, а какая-то жуткая фантасмагория. Этакий жесткий хеппенинг в постановке явившегося с того света Альфреда Хичкока, со сценарием которого меня никто не ознакомил, истинную роль подавно не объяснили, зато взнуздать да шенкелей дать — все и каждый горазды. Желающие покомандовать в очередь за режиссерским матюгальником становятся. Возьмись считать, так, того и гляди, собьешься. Шеф (кстати, стоит ли сейчас его так называть?), кракены, заручившиеся поддержкой жирного пугала Жухрая. Бес. Стукоток. Рыжеволосая щучка. Существо, принятое мною за Аннушку. Китайцы. Сейчас Железный Хромец инициативу перехватил. Так ли, иначе ли, зависимость от чужой воли налицо. Полная и, боюсь, безнадежная. Много ли мне за последний месяц довелось своим умом жить? Я шел, а чаше бежал, куда подталкивали; влезал, во что велели. Выполнял массу малопонятных, а случалось, и непристойных телодвижений. Однако куда бы меня ни волокло, куда ни швыряло, в итоге с редкостным постоянством возникали передо мной две вещи: прототип «Гугола» и содержимое подземного сейфа «Скарапеи». Точно раскрашенные в разные цвета полюса одного магнита перед какой-нибудь железкой. Если бы не кровища, которая щедро лилась мне под ноги, могло создаться впечатление, что «режиссерский ансамбль», манипулирующий этим чертовым магнитом, действует заодно. Имея в соображении какую-то неведомую мне пока ВЕЛИКУЮ ЦЕЛЬ. Предположим, инициировать во мне Мессию. Избранника.

Я невольно усмехнулся. Эк меня разобрало! Перенапрягся мальчик, факт. Это надо додуматься — Мессия… Да для того, кто коротает время на самодельной лавочке среди груд щебенки, бочек с краской, поддонов с кирпичом, существует полным-полно других имен. И часть из них, возможно, уже очень скоро сообщит мне сторож, охраняющий стройматериалы. Когда нагрянет ближе к ночи (мало-помалу вечерело, было уже около семи) и загорится желанием спросить с кого-нибудь за учиненный оборотнем и отчасти Убеевым беспорядок.

Мысль о скором явлении сторожа, наверняка грубияна и матерщинника, вооруженного двустволкой с дробью-нулевкой или крупной каменной солью в патронах, оказалась на редкость настырной. Она вымела под метелочку красивые умозаключения о хеппенингах. Растолкала локтями подвижнические раздумья о мессианстве и избранничестве. И прочно укоренилась на фундаменте бессловесной, смещенной к копчику сонмами мурашек тревоги.

Вдобавок выяснилось, что я со своей импровизированной скамеечкой вторгся если не в вотчину, то как минимум в место тусовки огромных рыжих комаров, голенастых и поджарых, как породистые гончие. Они подбирались ко мне неторопливо — по одному, много по двое. Долго с басовитым звоном кружились, задумчиво меня разглядывая. Что-то там для себя прикидывали и соображали, после чего преспокойно ложились на вираж и улетали. И эта их странная сдержанность настораживала меня и пугала. Почти так же, как каменная соль в патронах сторожа. Мне вдруг начало мерещиться, что прямо сейчас комары формируют где-то неподалеку штурмовую бригаду, и когда ее суммарная мощь покажется комариному командованию достаточной для атаки, на меня обрушится тьма решительных кровопивцев — и роли у них будут заранее расписаны, и каждый будет бить в строго определенный момент в строго определенную точку… Эшелон за эшелоном, волна за волной… Стоило мне вообразить этот массированный авианалет, этих входящих в последнее пике асов комариных «Люфтваффе» — рыжих, исполненных тевтонского хладнокровия долговязых смертников, как по спине пробежала вторая порция мурашек. А следом и третья.

И поэтому, когда откуда-то снаружи потянуло манящим ароматом курицы-гриль, а пищеварительный аппарат отреагировал на это требовательным урчанием, я с легким сердцем удрал из жуткого двора вон.

Комары меня не преследовали. Не иначе, привыкли закусывать сторожем.

Вот, значит, для чего ему ружье. Отстреливаться.

Чтобы не волновать Убеева с Жераром понапрасну, я начертал на тротуаре куском штукатурки огромную изогнутую стрелу, содержащую слово «Поль». Оперение указывало во двор, а острие — туда, куда рвался руководимый голодом организм. Закончив сей обременительный, но, безусловно, высокохудожественный и высокоинформативный труд, я отряхнул руки и с радостью последовал зову плоти.

Нюх безошибочно вывел меня к летнему кафе со стеклянной кухонной будкой и примерно полудюжиной столов под разноцветными зонтами для посетителей. Запах жареной птицы стал невыносимым, я едва не захлебнулся начавшей бурно выделяться слюной, однако, прежде чем устремиться к заветной стойке, осторожно изучил харчующихся издалека.