Проходимцы

– Я вхожу, – зачем-то сказал альбинос и, быстро выдохнув, резко распахнул дверь.

Последние сомнения отпали: в хранилище царила поистине гробовая тишина. Обычно джинны галдели без умолку, разговаривали сами с собой и друг с другом, бранились, шутили и пели на разные лады… но сейчас все они молчали.

«Ощущение, будто я на кладбище, – с грустью подумал Измеритель. – Сколько здесь было? Полсотни? Больше? А теперь никого.»

Задумчиво покусывая нижнюю губу, Томас подошел к ближайшему стеллажу и потянулся к лампе, лежащей на самом краю пыльной полки. Пальцы обняли носик лампы без каких-либо последствий; все, что почувствовал Измеритель, – это тепло металла: в хранилище было немного жарче, чем в иных комнатах, потому что оно находилось в западной части дома.

– Ну что? – быстро облизав губы, спросил Мортимер.

Слова застряли у Томаса в глотке. Он терпеть не мог сообщать клиенту дурные вести, но, увы и ах, Измерители обычно только этим и занимались.

«Просто чертова работа. Делай ее или проваливай из Вандерсайда прямиком в пустоши. Там ни магии, ни людей. То, что нужно уставшему альбиносу…»

– Пока тихо, – вяло промямлил Томас.

Кусая нижнюю губу, Измеритель положил проверенную лампу на место и взялся за вторую. То же самое. Третья, четвертая, пятая… Дабы отвлечься от нудной формальной проверки, Томас начал в красках представлять, как Зарянски, кривясь, передает ему несколько купюр с изображением короля Оливера Второго.

«Да, точно так оно и будет. К сожалению».

Наконец последняя лампа покинула полку и через пару мгновений снова вернулась на нее. Взгляды Измерителя и хозяина лавки встретились, и Мортимер раздраженно проскрипел:

– Ну давай уже, не тяни…

Нелепый спектакль близился к своему завершению. Сейчас Томас скажет, что все джинны мертвы, и моментально станет для Зарянски врагом номер один – за неимением других кандидатов. Маги в высоких башнях институтов безуспешно ломают головы, почему и куда уходит волшебство, но любой пострадавший в утечке, не задумываясь, скажет, что во всех бедах повинны хмурые доходяги-альбиносы, заколачивающие оливеры на бедах других.

«Никто не знает, как, но все знают, кто. Классика».

– Думаю, вы и сами все понимаете, – прочистив горло, сказал Томас. – Хотел бы я сказать, что тут какая-то ошибка, но…

– Ой уж, не лукавьте!.. – морщась, перебил его Зарянски. – Вы бы хотели!.. Да вам-то как раз до магии дела нет! Чем ее меньше, тем вам лучше!

«Ну вот, чего и следовало ожидать. Мы нашли крайнего, теперь нам чуточку легче».

Мортимер отвернулся и, закрыв лицо ладонями, мелко затрясся. Некоторое время он стоял в такой позе, а Томас молча ждал, опасаясь, что неосторожным словом окончательно все испортит. Наконец Зарянски убрал руку и красными глазами уставился на альбиноса.

– Вы что… все еще здесь? – хриплым голосом спросил старик. – Наслаждаетесь моим горем?

Измеритель тихо скрипнул зубами от досады. Он терпеть не мог подобные игры.

– Вы не заплатили, мистер Зарянски.

Мортимер вздрогнул и, бормоча проклятья, нехотя полез в карман пестрого плаща. Бумажник его, как мимоходом отметил Томас, был достаточно толстым.

«Но теперь, надо думать, похудеет довольно быстро…»

Зарянски отсчитывал оливеры нарочито медленно, явно не желая с ними расставаться. Но что еще ему оставалось? Выдворить Томаса за дверь? С тех пор как в Вандерсайде заработал профсоюз, на подобное решались немногие – вдруг Измеритель является его членом и все выльется в солидный штраф?

«Вдвое больше моего гонорара, ага…»

Дважды пересчитав купюры, Мортимер со вздохом вложил их в протянутую руку Томаса. Тот мигом спрятал деньги в карман, молча кивнул торгашу на прощанье и устремился к двери. Измеритель уходил молча, потому что понимал: никакими словами утешить раздосадованного хозяина лавки не получится. Хорошо уже то, что Зарянски не обхаял альбиноса напоследок: Томас давно привык уходить под аккомпанемент смачных ругательств и проклятий.

«И на том спасибо, как говорится».

Оказавшись на улице, Измеритель сунул руки в карманы брюк и побрел в направлении Коуби-стрит. Со стороны он походил на побитого жизнью бродягу: потрепанная синяя куртка, протертые на коленях коричневые брюки и разбитые черные туфли. Темно-серая кепка, вечно надвинутая на глаза, идеально дополняла нищенский образ. Людей на улице практически не было, но Томас все равно по привычке жался к стенам: тень, которую отбрасывали здания, спасала альбиноса от ненужного внимания прохожих.

– Эй, Холтон! – вдруг услышал Измеритель за спиной.

Томас вздрогнул и медленно обернулся. Темноволосый верзила в темно-зеленой куртке отклеился от исписанной кирпичной стены и медленно пошел к альбиносу. Томас сразу признал в бугае Стивена, одного из «переговорщиков», который всеми правдами и неправдами убеждал городских работяг к ним присоединиться. Естественно, делалось это не из милосердия, а лишь для того, чтобы ежемесячно получать взносы.

«Долбаные стервятники…»