Читаем Проходки за кулисы. Бурная жизнь с Дэвидом Боуи полностью

Было бы неплохо, если бы и Я поняла чертову суть дела. В добавок к экономии на налогах, которую он мог получить, отложив подписание договора с лэйблом до получения швейцарского вида на жительство, Дэвид выигрывал еще от одного преимущества швейцарских законов. В Калифорнии в то время разводные суды руководствовались принципом совместной собственности и начинали всякий бракоразводный процесс с долей 50 х 50. Но в Швейцарии за мужчиной все еще признавалось право первенства. И если верно разыграть карту, любой муж мог избавиться от своей жены задаром.

Я понятия об этом не имела, но уверена, что каждый участник моего маленького званого обеда в Бель-Эйре прекрасно об этом знал.

Не все его участники были на борту, когда состоялся переезд в Блоней. Коринн, этот банный лист, конечно, по-прежнему крепко держалась на месте, да и Стэн Даймонд – тоже, а вот Майкла Липпмана уволили.

От всего этого дельца меня прямо блевать тянет. Стэн, к моему величайшему изумлению, выдвинул мнение, что Майкл вел себя неэтично, и Дэвид решил, что не будет подписывать контракт, который Майкл ему представил. “Неэтичное поведение” заключалось в кратковременном займе, который Майкл снял с Боуиевского счета и использовал на взнос за свой новый дом. Все это было совершенно честно, но Дэвид уже стал таким кокаиновым параноиком (и менеджероненавистником), что, когда Стэн Даймонд обратил его внимание на этот заем, он потерял контроль. Теперь и Майкл, сказал он, грабит его, как все кругом!

На самом деле, Майкл, думаю, был его добрым союзником. Настоящим камнем преткновения в их отношениях стала неудача, постигшая саундтрек к “Человеку, упавшему на Землю”, в которой Дэвид обвинял Майкла. Что же касается займа, то в своем хаотическом душевном состоянии и весь в возведении параноидных защитных стен, он совсем позабыл (или сознательно проигнорировал) тот факт, что сам разрешил Майклу занять эти деньги.

Коринн, как обычно, поддержала мнение Дэвида, так что он уволил Майкла, который тут же подал на него в суд и выиграл. Ну, да не важно: Липпман ушел, а Даймонд заступил на его место, и звездолет Боуи устремился в сторону Женевского озера.

И там, по контрасту с жестким, ядовитым Лос-Анджелесом, воздух был чист, пейзаж мил, а общество спокойно. Место, которое я нам подыскала, было просторным, очень швейцарским гнездом, с семью – восемью ванными комнатами, домиком садовника и полудюжиной акров земли над Блонеем. У него даже имелось имя – “Кло де Мезанж” (“Сорочье угодье”), и оно было более чем подходящим. Я перевезла нашу мебель с Оукли-стрит, Мэрион с Зоуи въехали в дом, и вот мы снова зажили настоящей жизнью. Вот ЭТО уже ничего не имело общего с кокаиновой дырой.

Для Дэвида в этом-то проблема и заключалась. Когда он в конце концов появился вместе с Коринн, до этого месяцами неспособный расстаться со своими драгоценными кокаиновыми лос-анджелесскими связями, он прошелся по нашему роскошному дому, и было видно, что он его ненавидит. Он попытался притвориться, что дом ему нравиться, но у него на лице был написан ужас. Это была просто не его сцена.

Таким и был весь его настрой, пока он жил в “Кло де Мезанж”: он топорщился, замкнулся и рвался куда-нибудь в другое место. Он ухватился за первый подвернувшийся шанс сбежать оттуда – показания по делу, затеянному против него Майклом Липпманом. То, что он вынужден разбираться со всеми этими делами, просто сводит его с ума, сказал он, так что ему нужно побыть в одиночестве. Он сбежал в какой-то отель и велел Коринн говорить мне, что она не знает, где он.

Он вернулся, но к тому времени Я уже не могла выносить его присутствия, так что я улизнула в Морокко с Роем Мартином. И после этого, хотя мы с Дэвидом и проводили недолгое время в одном и том же доме, мы жили совершенно отдельными жизнями. Если я приезжала в “Кло де Мезанж”, его там не было, и наоборот.

По-своему, в своей холодной логике, такая ситуация срабатывала, потому что, даже если самые глубокие мои чувства катились в пропасть, Дэвида, по крайней мере, не было рядом, чтобы испортить мне остатки веселья, за которым я коротала ночь. Подозреваю, он обо всем знал или хотя бы знал, что может в любой момент все узнать. Рой Мартин, видите ли, был не только моим любовником, но и другом Дэвида. Не знаю, кому на самом деле он хранил верность. Подозреваю, только самому себе. Я знаю, что Дэвид доверил ему присматривать за мной, и когда я думаю об инциденте, оказавшемся в будущем роковым для меня, верность Роя Дэвиду представляется мне более чем подходящей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии