Проходки за кулисы. Бурная жизнь с Дэвидом Боуи

Кэлвин согласился с моими доводами – все было нормально. В последующие дни он не прекращал попыток подписать Дэвида на лэйбл и в конце концов преуспел в этом. Я знала в подробностях обо всех хитросплетениях этого дела, включая все палки в колеса, которые вставлял Кен Питт. Его менеджерский стиль был столь же странен, как и его сексуальные пристрастия, которые, по словам Дэвида, включали в себя нацистскую униформу.

Моя роль Кэлвиновского друга и доверенного лица все возрастала. Он стал доверять мне, а я – ему. Так что это было естественно – что, когда Хермиона порвала с Дэвидом, Кэлвин начал подумывать, почему бы не свести нас вместе, укрепив таким образом круг соратников, который он создавал. Он начал постоянно действовать мне на нервы, непрерывно твердя о Дэвиде – о том, какой он красивый и замечательный.

Так что ко времени той Кинг-Кримсоновской вечеринки в “Спикизи” у меня уже было такое чувство, будто я знаю Дэвида. Я действительно много знала О НЕМ.

Мы начали с китайского обеда в Сохо (Кэлвин знал все хорошие китайские рестораны в Лондоне), и все было прекрасно. Мы, должно быть, представляли собой довольно странное трио, поскольку мы с Кэлвином были франтовато одеты в бархатные костюмы-тройки (на мне был розовый, на нем – фиолетовый), а Дэвид выглядел оборванным и потрепанным в своих застираных “стерлинг-купер”’овских матросских штанах со сквозными пуговицами на ширинке и в светло-голубом в горчичную полоску свитере из овечьей шерсти – ну ни дать-ни взять типичный дешево-шиковый студент-художник. С другой стороны, это был Лондон в 1968 году, родная стихия педиков и мальчиков по вызову, так что, официанткам, я уверена, приходилось видеть и более странные комбинации, чем мы трое.

Дэвид понравился мне во время обеда, а в “Спикизи” (который сам по себе ничего особенного не представлял – просто еще один подвальный рок-клуб с большой акустической системой и замечательными посетителями) он мне понравился еще больше. Он был мягок и очарователен, но в то же время и напорист – легко мог командовать. Он чудесно двигался. Влиятельные магнаты от музыкального бизнеса обращались с ним исключительно уважительно. И в довершение всего он казался очень ранимым. Могу сказать, что отвержение его Хермионой все еще причиняло ему боль. Так что перед ним было просто не возможно устоять, и вечер начал принимать весьма специфический оборот.

Мы говорили обо всем на свете, танцевали и слушали Кинг Кримсон, и, по мере того как вечер продвигался вперед, мы поняли, что отправимся домой вместе.

Я боялась, что, если затащу Дэвида в постель, Кэлвин может взбеситься. Я была совершенно уверена, что они спали друг с другом (так оно и оказалось), но я не знала, как между ними обстояли дела, какие у них были правила. Так что я зорко следила за сигналами Кэлвина.

Да, он одобрял меня. Никаких сомнений. Если бы он мог, он прямо-таки вытолкал бы нас вместе за дверь. Впрочем, ему и не надо было так трудиться. Мы с Дэвидом понравились друг другу. Казалось, мы начинаем завязывать связь.

Так что мы отправились вместе в Пэддингтон, и то, что должно было случиться, случилось. Меня трахнули.

 

Поначалу Дэвид был никудышным бойфрендом. Во всяком случае, не таким, каким я хотела, чтобы он был. Я еще находилась в том возрасте, когда девушка ждет от своего возлюбленного нежности, даже если он ей не верен (что в Дэвидовском случае значит – даже если он обладает инстинктами бисексуального дворового кота). Но Дэвид был холоден. Помню как-то ночью, когда я была особенно взбешена каким-то его хамством, я в самой лучшей театрально-трагической манере свалилась в пролет лестницы у своей комнатки в “Ноумэд”-клубе. Он просто перешагнул через меня, предже чем выйти вон, и сказал: “Что ж, если не помрешь и будет настроение, можешь позвонить”. И я, естественно, позвонила. Я была влюблена. Любовь слепа.

Впрочем, поворотный пункт в наших отношениях произошел именно по инициативе Дэвида. Он позвонил мне как-то днем из Бекенгэма – южного предместья, где он жил и управлял бекенгэмской “Арт-Лабораторией” вместе с талантливой и привлекательной журналисткой Мэри Финниган. Он ужасно болен, сказал он, и хочет быть со мной, так что, не приеду ли я, пожалуйста, и не позабочусь ли о нем?

Я согласилась и отправилась на пригородной электричке за много миль из этого грязного Пэддингтона в тихий и зеленый Бекенгэм. Я никогда не была там прежде и не встречалась с Мэри, но все же нашла дорогу к хаотично разбросанной группке бунгало среди чудесных старых деревьев и постучала в дверь как раз, когда наступил вечер.

Мне открыл Дэвид. Он был один. Мэри куда-то уехала на уик-энд, а он отнюдь не выглядел таким больным, каким изобразил себя по телефону. Впрочем, он немного охрип, так что я разыскала кое-какие таблетки, приготовила ему поесть и вообще всячески суетилась вокруг него.