Проходная кумжа

Жить с таким было бы на порядок лучше, чем с каким-нибудь пермяком Ваней, который говорит «лОжить» вместо «класть», комнату называет «залом», целый месяц носит одну и ту же футболку, а зубы чистит только перед сном.

И уж точно, Григорий Лакман вряд ли собирался завалить подоконник какими-нибудь плебейскими баранками в целлофановых пакетах.

Правда, когда в России стало невозможно жить нормальному человеку, отсюда уехали почти все немцы и евреи. Оставалось надеяться, что сосед – последний из могикан.

Отдав методистке деньги, расписавшись где надо и приняв из хорошо отманикюренных пальцев ключ, Волынец пошел по адресу.

Именно пошел, а не поехал: Анна Иосифовна предлагала квартиры в «шаговой доступности» от академии.

Все обстояло как нельзя лучше.

Дверь открылась легко, не заскрипела и не перекосилась: за квартирой ухаживали.

Олег Константинович вошел, в передней достал тапочки и переобулся.

Не успев запереть за собой, он уловил запах женских духов и понял, что сюда недавно заходила хозяйка.

Квартира была обычной – однокомнатной с раздельным санузлом и кухней, размер которой жена определила бы как «кошка сядет – хвост протянет».

Впрочем, готовить Волынец не собирался, отведенных средств хватало на еду из кулинарии.

В комнате имелся балкон.

К торцовой стене – в закутке справа от двери – примыкала большая кровать.

Около нее на стуле громоздились какие-то вещи, поверх всего лежал белый банный халат.

Как ни спешил Волынец, неизвестный Лакман заселился первым и оккупировал лучшее место.

Свободную длинную стену занимали платяной шкаф и письменный стол.

Слева стоял узкий диван, на цветастом покрывале лежала стопка постельного белья.

В оставшееся пространство между лакированной диванной боковиной и окном втиснулась тумбочка с телевизором – не плоским, но достаточно новым, повернутым так, чтобы удавалось смотреть с обоих спальных мест.

Все было не хуже, чем в гостинице средней руки.

Анна Иосифовна знала свое дело.

Он прошел в угол, опустил сумку на пол.

Теперь можно было помыться, переодеться в свежее после дороги и ощутить себя на свободе.

Волынец блаженно потянулся – и только сейчас услышал, что в душе тихо шелестит вода.

Это обрадовало.

Сосед, однозначно, был немцем и к гигиене относился с тем же рвением, что и он сам.

Ближайший месяц не предстояло вдыхать ароматы дырявых «треников» и носков, не менянных по два дня.

Жить было хорошо, а хорошо жить было еще лучше.

Переложив белье на свободный стул, Волынец лег поверх покрывала, головой к окну – в тень телевизора – ногами к двери.

Он шесть часов ехал автобусом, на полдороги выпил двести граммов водки, сейчас клонило в безмятежный сон.

Но оставалось перетерпеть несколько минут прежде, чем окунуться в полное блаженство.

Шум затих.

Вдохнула и выдохнула незапертая дверь.

В комнату хлынула влажная волна, пахнущая шампунем.

В коридоре зашлепали мокрые босые шаги.

–…О-о-ой!!!

Олег Константинович открыл глаза.

В проеме без двери стояло белое тело, одетое лишь в красное полотенце на голове.

Черный треугольник под животом говорил, что немец Лакман оказался женщиной.

2

– Но как же так! Эта Иосифовна, черти бы ее задрали!

– Да уж, наша грудастая кариатида отколола номер, – согласилась незнакомка.

– Как выражаются в определенных кругах, к которым мы, к счастью, не принадлежим, – сказал Волынец. – Рамсы попутала.

Кухня была уютной.

В белом халате, замотанная тем же полотенцем, женщина резала домашний пирог.

На столе дымились чашки, чай она заварила из своих запасов.

– И что она вам сказала?

– Сказала, что в эту квартиру уже заселился Гэ-Лакман с бухгалтерского потока, которого зовут Григорием.

– «Гэ-Лакман» – это я. Лакман Грета Рудольфовна. Собственной персоной и, можно сказать, в собственном соку.

– Волынец, – привстав сказал он.

– А зовут?..

– Олег… Константинович.

– Очень приятно.

Соседка поправила халат, запахнула потуже на груди.

В движении не было нужды, рассматривать там было нечего.

Это Волынец успел понять за секунды, когда обнаженная немка вспыхнула перед ним.

– Вы понимаете, у меня в мыслях ничего такого не было, – виноватым голосом сказал он. – Лакман и Лакман, то ли немец, то ли еврей, по фамилии не поймешь, что вы женщина.

– Вот, поверьте, если бы я пришла заселяться позже и спросила, с кем буду жить, она сказала бы, что О-Волынца, кажется, зовут Ольгой. И я бы тоже ничего такого не подумала, у меня в бухгалтерии есть Лена Волынец, милая девочка.

Женщина рассмеялась.

Судя по всему, она находилась в таком же приподнятом настроении, какое еще полчаса владело им самим.

– Да вы ешьте, Олег Валентинович, ешьте!

– Константинович, – машинально поправил он.

– Ох извините, плохая память на имена, особенно отчества…

Грета Рудольфовна подтолкнула тарелку с большим куском пирога – кажется, грибного.

– Так о чем бишь я… – она провела ладонью по лбу. – Ах да… Квартирка чистенькая, но холодильник не мыли со времен Александра Великого, надо быстро съесть, не то провоняет.

– Пирог знатный, да.

– А вы кто, Олег Константинович? По виду не бухгалтер.