Проходные дворы

Много позже, когда я вернулся в Москву, отстегнул погоны, спрятал их на память, а шинель, китель и синие бриджи подарил соседу по коммуналке слесарю Грише (он их немедленно пропил) и стал журналистом, я начал ходить в «Националь» несколько в ином качестве. Со мной как с равным разговаривали местные корифеи. Я стал человеком из их цеха. Пусть подмастерьем, но все-таки своим.

Я помню, мы сидели опять втроем с Юликом Семеновым и Валерой Осиповым, и к нам присоединился только что пришедший Юрий Карлович.

Он был один, без верного оруженосца – литератора Вени Рискинда. Дела у него немного поправились: переиздали «Три толстяка» и «Зависть». Вышла новая книга «Ни дня без строчки». Завсегдатаи «Националя» назвали ее «Ни дня без рюмки».

Юрий Карлович сел за наш стол, налил коньяку и сказал:

– Зима. Я нынче из окна видел Москву, похожую на гигантский пирог с глазурью.

Не знаю почему, но эти слова, его образный ряд, странное видение города поразили меня, я решил обязательно запомнить эту фразу. Но, конечно, не записал, забыл. Потом пытался вспомнить. А недавно купил его дневники и нашел ее там.

Юрий Карлович называл себя князем «Националя», хотя в те годы чудовищно бедствовал. А ведь до войны он был знаменитым писателем – со всеми вытекающими последствиями.

Бросок из известности в забвение, из богатства в бедность не сломил его. Несмотря на глухое пьянство, он оставался человеком с необыкновенным чувством собственного достоинства. В «Национале» его любили все. Не жалели, а именно любили – за талант, мудрость и смелость. Сердобольные официанты кормили и поили его не просто в долг, а иногда и бесплатно.

Началась «оттепель», и сразу вспомнили о его замечательных книгах. Их переиздали. У Олеши появились деньги. Как рассчитаться с теми, кто помогал ему в трудную минуту? Деньги? Пошло. Это не для Юрия Карловича. Он получил гонорар и купил всем официанткам наручные часы.

Опять хочу оговориться: в те годы часы были чудовищным дефицитом.

Когда я начал ходить в «Националь», совсем молодым, я еще не понимал, что это не просто кафе, не просто место, где пьют коньяк и едят судак «орли». «Националь» был клубом, кстати, точно таким же, как пивбар «Яма» в 70-е, только люди сюда ходили совершенно иные. Но у каждого из них, даже у процветающих в те времена, лежал на душе какой-то камень. Что-то недоброе заставляло их идти не в веселую «Аврору» или «Метрополь», а сюда, под успокоительное сияние зеркального шара.

Я попытаюсь восстановить один день «Националя» далеких 50-х годов.

Первыми приходили трое: Юрий Олеша, кинодраматург Александр Ржешевский и поэт-песенник Вениамин Рискинд. Об Олеше я уже рассказывал, два его спутника заслуживают не менее пристального внимания.

Когда я еще мальчишкой увидел Александра Ржешевского в «Национале», я никогда бы не подумал, что через несколько лет увлекусь его теорией эмоционального кино.

Лучшие режиссеры ставили по его сценариям фильмы – «В город входить нельзя», «Простой случай», «26 бакинских комиссаров» и, конечно, «Бежин луг» великого Эйзенштейна. Но, как ни странно, впрочем вполне закономерно для того времени, именно эта работа не понравилась Сталину, и фильм разгромили и уничтожили, то бишь смыли.

Ржешевский, человек сильный, ушел в театральную драматургию. Он был соавтором нашумевшей пьесы «Олеко Дундич», но в 46-м году Сталин разругался с Тито и, естественно, пьеса о сербском герое Гражданской войны была снята.

Уже после смерти автора в 1967 году, вышла необыкновенно интересная книга: А.Г. Ржешевский. «Жизнь. Кино. Театр».

Веня Рискинд был замечательным рассказчиком, очень добрым человеком, но творческая судьба его не сложилась из-за определенных свойств характера. Он много пил, был ленив.

Чуть позже приходил высокий, грузный человек с массивной папкой в руках – кинодраматург Иосиф Склют. Когда-то он написал сценарий к знаменитому фильму «Девушка с характером» и с тех пор так и не сделал ничего серьезного.

В обед захаживал очаровательный человек в форме моряка торгового флота – Женя Микулинский. Появлялся директор Московского ипподрома, одетый как легендарный конник времен Гражданской войны. А когда начинал крутиться зеркальный шар, за свой столик садились деловые, они всегда были втроем: цеховик, замдиректора Мосторга и крупный чин из Министерства легкой промышленности.