Проходные дворы биографии

Танька с Симкой содрали со стены афишу «Атаман Кодр» – висит над кроватью, а наша хозяйка, у которой в этот день был день рождения внука Миши, принесла мне вафли – одну пачку из трех, которые родители Мишки прислали ему из Москвы. Когда я вскрыл пачку, там была записочка: «Кушай, родной птенчик!» Я так до сих пор не знаю, это Мишке записка от родителей или мне от хозяйки.

Вчера была гроза – их в Кисловодске вообще не бывает. А в Москве?

Любить меня до тошноты запрещаю – тошнить тебе не от кого – убью!

Вчера был в бане – Нонка погнала – хозяйка сменила белье, и далее тянуть было уже невозможно.

Девять дней пролетят – должны пролететь – быстро, и муж, сын и отец прилетит к вам на крыльях любви (ТУ-104Б), а лету здесь два часа. Я скоро, скоро.

Жди.

Муж

(Целую туда же.)

23 июля 1961

Кисонька моя! Ты еще не забыла, как я выгляжу внешне, и мой внутренний облик – красивый, интеллектуально привлекательный, обаятельный и незаурядный – не исчез из твоего воображения? Видишь ли ты сны со мной в главной роли? Или у тебя на сны уже пробуются другие мужчины – усатые и сослуживистые, нахальные и уверенные в своем архитектурном превосходстве надо мной? Не надоело ли тебе тянуть лямку главы семьи? И можно ли мне рассчитывать на тебя как на жену, подругу, мать моего ребенка и хозяйку своего очага? Могу ли я оставшуюся неделю (7 дней) думать об этом, настраивать себя на это, ждать этого, чтобы не встретить на аэродроме холодные глаза и вынужденную, в силу узаконенных браком обстоятельств, улыбку? Наступило ли у тебя обновление чувств после долгой разлуки (это очень модная история) или ты просто забыла меня (что на практике случается чаще)?

Два телефонных разговора вселяют в меня подозрения – холодный тон, раздражение чем-то, минимум ласки и полное отсутствие поцелуев. Писем после дня рождения тоже нет – симптомы страшные, а в последних 5 письмах бесконечные поездки с Юликом вашим под прикрытием Мезенцевского юбилея. А теперь по какому поводу вы катаетесь? Не сметь! Убью!

Сегодня встал очень рано (в 7 часов) и полез на самый верх – посмотрел Эльбрус при раннем солнце – розовый, в дымке и таинственный, похожий на твою грудь, только хуже, но такой же далекий и недосягаемый. Ветер, солнце, хочется кричать и звать, ты слышала? 23-го в 8 утра я звал тебя с предгорий Кавказа, звал громко, ты не могла не услышать, если бы все время прислушивалась ко мне. Я тебя уже давно не слышу – ты не зовешь меня. Я знаю, когда ты зовешь. Я могу проснуться среди ночи, сказать: «Кися, я слышу тебя. Мне тоже плохо. Спи спокойно, я скоро приеду». Так было в Сталинграде. И сейчас я напряженно вслушиваюсь в эфир, но мой интуитивный радиоприемник жалобно пищит: бегал по пустым волнам, где встречается много людских любящих сердец и где я не могу поймать тебя. На какой ты волне, Кися? Ты настроена на мою волну? Может быть, тебя кто-нибудь заглушает?

Я сижу под яблоней в нашем садике. Юрка спит перед вечерним спектаклем, Ганка плохо себя чувствует, Вока в Пятигорске на «Колесе», Нонка с Риткой Струновой о чем-то шепчутся в пенале. Ворошилов, мрачный и скептический, рисует на коробке из-под сигарет какую-то фиговину. Хозяйка наша развешивает подушечьи пододеяльники (забыл, как зовут их). Мне грустно и немного пусто от сознания неизвестности и непокоя будущего – я хочу немного ласки и покоя, счастья хочу, ладно?

Письма из Минска, Львова и Донецка,1962 год

Минск, 6–7 июня

Кися родная!

Сижу, кашляю, соплю – разболелся намертво, а полежать некогда, надо играть. Два дня подряд «Завязанные», потом два дня подряд «Центр»[50]. Ужас.

Вчера целый день шел снег, с диким ветром. Играем в Доме офицеров и в русском театре. «С завязанными глазами» прошли прилично для этого спектакля. Что представляет из себя город, понять еще не мог. Но ощущение тоскливое. Возможно, из-за погоды.

Живем с Юркой во вшивой гостинице «Беларусь». Номеришко поганый, ванны нет, душ с горячей водой только днем.

Приехали с Вокулей Ларионовым в Минск в 6 утра – снег валил сплошной стеной. Встречали нас на каком-то хлебном фургоне. Все наши посылки стали мокнуть и разлезаться моментально – еле добрались до гостиницы.

Утром в театре на доске вывесили список людей, могущих за 1 р. 50 приобрести у нас посылки. Без четвертинки или наличных посылок не выдаем.

Очень не люблю болеть и, как ты знаешь, совершенно не умею этого делать.

Вчера по радио объявляли, что детей до лучших погод будут привозить из лагерей в город. Как-то там наши пацаны, не холодуют?

Сегодня уже 9 часов утра 7 июня – театр больше недели на гастролях, а у меня такое ощущение, что я здесь две недели. Люби меня очень сильно, я буду знать, что ты меня жалеешь, и поправлюсь скорее. Будь умницей.

Кися, я очень спокоен за Москву. Ты все сделаешь, как я просил тебя и как не просил, но ты догадываешься.

Целую тебя и жду подробных отчетов.

15 июня 1962

Кисонька! Дорогой мой – это я!