Прохоровское побоище. Правда о «Величайшем танковом сражении»

Зная эту особенность, немцы использовали ее в полной мере. При атаке огонь танков, штурмовых орудий и ПТО сосредоточивался в первую очередь на машинах с антеннами. В результате враг добился существенного для себя результата, нанеся значительный урон советской стороне, как в танках, так и в личном составе, прежде всего среди командиров. Особенно большая убыль в экипажах оказалась в корпусах на главном направлении. Так, в пяти танковых бригадах, действовавших в первом и втором эшелонах 18-го и 29-го тк, всего за день погибли и получили тяжелые ранения: два комбрига (25-й и 170-й тбр), один замкомандира бригады (181-я тбр), шесть командиров танковых батальонов (1,2/181-й, 1/170-й, 1/25-й и 1/32-й тбр). Очень много выбыло командиров-танкистов в звене взвод — рота. Это наглядно прослеживается поуровню потерь комсостава 32-й тбр, она лишилась 41 командира танков (36 % от общего числа), танковых взводов (61 %), рот (100 %) и батальонов (50 %). Страшные потери понесло командное звено и мспб бригады, погибли и получили тяжёлые ранения многие командиры рот и взводов. Вышел из строя его командир капитан И. И. Руденко. Его эвакуировали с поля боя в госпиталь. В общей сложности в этом соединении вышло из строя 62 офицера, в том числе 46 — погибли и 16 — получили ранения с эвакуацией в госпиталь.

О состоянии человека в тех жутких условиях вспоминал участник боя, заместитель начальника штаба 31-й тбр, впоследствии Герой Советского Союза Г. И. Пэнэжко:

«…В памяти остались тяжелые картины… Стоял такой грохот, что перепонки давило, кровь текла из ушей. Сплошной рев моторов, лязганье металла, грохот, взрывы снарядов, дикий скрежет разрываемого железа… От выстрелов в упор сворачивало башни, скручивало орудия, лопалась броня, взрывались танки.

От выстрелов в бензобаки танки мгновенно вспыхивали. Открывались люки, и танковые экипажи пытались выбраться наружу. Я видел молодого лейтенанта, наполовину сгоревшего, повисшего на броне. Раненый, он не мог выбраться из люка. Таки погиб. Не было никого рядом, чтобы помочь ему. Мы потеряли ощущение времени, не чувствовали ни жажды, ни зноя, ни даже ударов в тесной кабине танка. Одна мысль, одно стремление — пока жив, бей врага. Наши танкисты, выбравшиеся из своих разбитых машин, искали на поле вражеские экипажи, тоже оставшиеся без техники, и били их из пистолетов, схватывались врукопашную. Помню капитана, который в каком-то исступлении забрался на броню подбитого немецкого «тигра» и бил автоматом по люку, чтобы «выкурить» оттуда гитлеровцев. Помню, как отважно действовал командир танковой роты Черторижский[312]. Он подбил вражеский «тигр», но и сам был подбит. Выскочив из машины, танкисты потушили огонь. И снова пошли в бой»[313].

Согласно данным штаба 29-го тк, две его бригады, три батареи 1446-го сап и наступавший за ним 136-й гв. сп 42-й гв. сд к 11.00 были полностью остановлены, понесли большие потери и перешли к обороне в 0,5 км восточнее свх. «Октябрьский», а подразделения 25-й тбр начали выходить из глубины обороны противника и собирались в лощине в 1,5 км юго-восточнее х. Сторожевое. В штаб корпуса начали поступать первые донесения о потерях. Из них следовало, что за 2–2,5 часа боя в соединении вышло из строя более 60 % бронетехники: в 32 тбр — более 63 % (до 40 танков и около 350 человек), в 25-й тбр — около 70 % (48 танков), столько же в 1446-и сап, в 31-й тбр — более 40 %.

Потери в танках были действительно огромны, но страшнее другое. Вместе со своими боевыми машинами горели и экипажи — живые люди.