Прокламация и подсолнух (СИ)

Штефан скользнул взглядом по Макарке и в ужасе ахнул.

– У тебя след! От нагайки!

Макарко растерянно оглядел хороший клок, выдранный из мундира на плече. Неуверенно шевельнул вожжами, трогая кобылу вперед.

– Обалдел?! Враз догонят! – Штефан рванул с себя овчинную безрукавку. – Живо! Надевай! Возвращаемся! Знать ничего не знаем, ехали себе шажком в деревню, слышим – палят, потом крики. Вот кобылу и нахлестывали – глянуть, что случилось. Надевай, у тебя там вовсе кровь!

Из-за скалы послышались крики, и Макарко торопливо начал выпутываться из формы, а Штефан, ругаясь по-немецки, помог ему натянуть свою кацавейку, которая на по-взрослому широких плечах Макарки сидела в облипочку и прижимала рубаху так, что ничего подозрительного видно не было.

Пока Макарко оправлял рубаху, Штефан скинул с гнедого седло, бросил в телегу, прикрыл дерюжкой. Припутал коня поводьями к борту телеги.

– Конь не мой, а капитана, ковать в деревню ведем, – строго сказал он Макарке, и тот, все еще ошарашенный, покорно кивнул в ответ. Штефан окинул его придирчивым взглядом. – Ладно, сойдет. Разворачивайся и погнали!

Никто из бояр, проклинавших теперь злосчастное состязание, которое стоило одному из спорщиков свернутой шеи, ничего не заподозрил, когда двое испуганных крестьянских парней начали ломать перед ними шапки и кланяться. Наоборот – бояре почти обрадовались: надо же было кому-то лезть в обрыв и доставать покойника, к тому же у парней и телега есть.

Покалеченного коня думали пристрелить, но кто-то потрезвее прислушался к уговорам крестьян не поганить ручеек. Бояре даже расщедрились от огорчения: не надо нам, мол, проклятого вороного, из-за которого такая беда случилась, достанете – забирайте.

Тело погибшего на телеге довезли обратно на постоялый двор. Парням, упыхавшимся перетаскивать покойника, кинули медный грош, чтобы свечку поставили.

Когда телега снова тронулась в сторону заставы, Штефан и Макарко долго помалкивали, смирно сидя рядом на передке и изредка косясь друг на друга.

– Коня вытащить надо, – вдруг брякнул Макарко. – Жалко животину.

– Угу, – согласился Штефан. – Жалко. Только как ты его вытащишь-то?

– А вожжи отцепим и под задницу тянуть будем. Ремень сыромятный, выдержит.

Штефан вздохнул.

– Он, вроде как, ногу сломал. Но я не приглядывался.

– Свихнул, кажись, только. Крови-то не было. Так Мороя вылечит, главное – до заставы дотащить, – отмахнулся Макарко и вдруг передернул плечами: – Ничего ты эту сволочь в овраг заправил!

– Ты бы заправил! – задиристо огрызнулся Штефан. – Всю заставу бы ружейной пулей на виселицу заправил, ружья-то под рукой только у пандуров!

Макарко ахнул.

– Так ты что – нарочно, что ли?

Штефан поежился, зябко обхватил себя руками.

– Нет, конечно, – сознался совсем тихо. – Случайно вышло, я его остановить хотел... – он вдруг ударил кулаком по телеге. – Да я сам не знаю, чего хотел! Что ты там ему орал-то?

Макарие тяжело вздохнул.

– Эта сволочь мою сестру...

– Это ее Руксандрой звали?

– Угу...

– У меня тоже сестру Александриной звать, – вдруг признался Штефан и надолго умолк, угрюмо глядя вперед.

Макарко причмокнул на усталую кобылу и покосился на товарища.

– А ты бы за свою сестру не убил?

Штефан невесело усмехнулся:

– Я, выходит, за твою убил...

Макарко вдруг осадил кобылу и положил руку ему на плечо.

– Ни хрена ты никого не убил. Сам он себе шею свернул. Судьба, видать, такая.

– Угу... – Штефан поежился. – Слушай... А не спросят на постоялом-то дворе, была ли у них наша телега?..

– Спросят – им ответят, не боись, – Макарко снова причмокнул на упряжную. – Хозяин – капитану Симеону друг давний, они против турков вместе воевали, по ранению уволился он из армии...

– Угу... Слышал уже...

Разговор надолго прервался.

Когда они добрались снова до места происшествия, искалеченный конь тоненько заржал под скользким склоном. Вместе, пыхтя, матерясь и цепляясь за землю и кусты, на четвертый раз они втащили его на дорогу. Конь беспомощно прыгал на трех ногах, поджимая переднюю левую, путался в болтающихся поводьях, постанывал, жалуясь на боль.

Макарко погладил его прямо по черной морде с белой звездочкой.

– Потерпи, бедолага! Сперва чуть не загнали, теперя вот ногу свихнул.

Штефан поморщился, косясь на гнедого.

– Поведу этого – как бы он буянить не начал. Ревнивый, черт.

– Я поведу, – предложил Макарко. – Бери вожжи, шагом же, даже ты управишься.

– Ага, – Штефан вдруг полез в седельную сумку гнедого, валявшуюся в телеге. Бросил Макарке свой подсолнух: – Держи, подманивать будешь. Ой, стой! Дай, я пригоршню-то возьму.

С постоянными остановками, уламывая и упрашивая раненую лошадь, они двинулись в сторону заставы. И только у самого последнего спуска, когда завиднелась рогатка, Макарко вдруг окликнул неуверенно:

– Слышишь, боер... Штефан...

– А?

– Выходит, спасибо тебе.

Штефан натянул вожжи, останавливая кобылу. Подумал немного, потом вдруг решительно повернулся к Макарке.

– Знаешь, а ты прав. Я бы за своих сестер тоже убил. И этого я убивать не хотел, он сам в овраг навернулся.