Откуда плыл этот золотой поток, где били его источники? Представляется невероятным, чтобы авторские гонорары Горького могли позволить ему в изгнании вести образ жизни, который своей широтой приводил в изумление даже неаполитанских аристократов. Следовательно, откуда? По-видимому, не только из советских издательств. Это предположение, наряду с интересным и довольно загадочным обстоятельством, что Горького никогда серьезно не беспокоила фашистская полиция, позволяет сделать вывод: после компромисса с Москвой в 1925 г. автор "Клима Самгина" находился под опекой советских властей. Они давали финансовые средства для жизни, они обеспечивали полудипломатический иммунитет у фашистских властей. Исключительное положение Горького подтверждает в какой-то мере интервью, которое он дал известной фашистской писательнице Сибилле Алерамо, опубликованное в "Корьере делла Сера" 21 мая 1928 года: "Он благодарен нашему правительству, которое позволяет ему жить в идеальном спокойствии". Как представляется на этом фоне образ Горького? Он брал у советских властей деньги на содержание своего жадного к удовольствиям и веселого двора. Был в постоянном контакте с советскими издательствами и журналами, чтобы не потерять связь с русским читателем. Одновременно, однако, в тепличной атмосфере соррентской блаженной жизни он чувствовал себя как бы отрезанным от жизни и часто был сумрачный, изболевший. Самое большое удовольствие он испытывал, сидя у хорошо разгоревшегося огня в камине и слушая русские песенки в исполнении снохи. Однажды в Сорренто приехала в "отпуск -- премия за ударную работу" -- делегация русских рабочих. Горький долго разговаривал с ними, а потом вдруг заплакал. На вопрос: почему он плачет, писатель ответил: нелегко слушать, повторяемый всеми, рассказ о мучениях, переживаемых земляками. Мог ли он, после всего, что видел сам и слышал от других, быть энтузиастом советского режима? Но после решения, принятого в 1925 г., он не мог уже отступать.
Он мог лишь вернуться в советскую Россию. По соображениям финансовым, ибо, благодаря ловкой тактике, сидел глубоко в советском кармане; по соображениям престижа и из гордости, не желая даже перед самим собой признаться в ошибке; по соображениям частично политическим, ибо искренне ненавидел окаменелую антисоветскую позицию русских эмигрантов; под влиянием естественного человеческого тщеславия, ибо хотелось ему вкусить в Советском Союзе славу, привилегии и авторитет величайшего современного русского писателя; и - не в последнюю очередь - по чисто сентиментальным причинам, ибо он тосковал по родине.
Соррентинские рассказы позволяют с большой долей вероятности предполагать, что поездки Горького в Советский Союз в 1928 и 1929 гг. были чем-то вроде рекогносцировки. Интервью Сибилле Алерамо писатель дал после первой поездки в СССР. Есть там такая фраза: "Он скоро туда поедет снова, но на несколько месяцев. Ему кажется, что работать он может только здесь". Трудно не верить одному из самых частых посетителей "Иль Сорито", рассказывающему, что после каждого возвращения из Советского Союза семья Горького надолго погружалась в состояние одеревенения, беспокойства и разочарования, беседуя главным образом об изменениях, какие принесли первые годы сталинского правления. Особенно откровенным бывал Максим Пешков, открыто жаловавшийся на невыносимый полицейский надзор. С горечью он вспоминал, что во время обеих поездок не мог сделать ни одного шага без присмотра. Но кости были брошены. Сталину Горький был нужен в Советском Союзе в тот момент, когда генеральный секретарь готовил окончательную расправу с оппозицией. Так начался последний акт драмы..."
Верейский задумчиво кивнул.