Проклятая

— У вас еще есть время передумать, — произнес отец Григорий, глядя, как с трудом и опаской они укладываются на каменные ложа.

— Вы же знаете, каков наш ответ.

— Назад дороги не будет. Обряд свяжет вас до конца дней.

— Вот и замечательно, — улыбнулась Марина и постаралась лечь поудобнее.

— Что ж, вы сделали свой выбор.

Широкие кожаные ремни надежно опутали запястья и лодыжки, крепко фиксируя неудобное положение, не позволяя лишний раз дернуться и лишая возможности бежать. Ей очень хотелось верить, что этого желания у нее не возникнет. Какой бы боли она ни испытала, Марина верила, что любовь оправдает все… как же наивна она была тогда!

Последний взгляд на любимого, что лежал привязанным в трех метрах от нее на такой же плите, и понеслось. Нежная, ободряющая улыбка, потом она перевела взгляд на высокий потолок.

Что она знала о боли, что она знала о смерти… что она знала о себе до того мгновения?

Отец Григорий встал у алтаря и начал нараспев читать священные тексты. Великий союз Света и любви, одобренный Богом, то, чего просто не может существовать в детях Тьмы. Ты либо усмиряешь сущность, лишая ее огромного количества сил и принуждая жить по новым правилам, либо она сгорает, а, сгорая, может забрать и хозяина.

Сначала сирена действительно терпела эту всепоглощающую страшную боль. Подумаешь, больно, главное, что они с Толей будут вместе, навсегда, что никто не посмеет забрать их Танечку. А разве это не счастье? Для этого счастья можно вытерпеть любые испытания.

Но время шло, всего лишь секунды, что казались ей вечностью, а боль не утихала, становилась неистовой. Видит бог, ведьма всеми силами старалась сдержать рвущиеся из горла крики. Она же сильная, любимый будет переживать, а ему и так тяжело… еще чуть-чуть… не может же эта пытка длиться вечно…

Марина до крови закусила нижнюю губу, огнем горели запястья там, где врезались в ее нежную кожу ремни — но все это не могло хоть как-то отвлечь от той боли, что пылала в самом ее сердце, там, где корчилась в агонии сущность. Девушке казалось, что каждая капелька ее крови нагревается и закипает, взрывая тонкие сосуды и капилляры, вываривая ее органы в собственном соку. Слезы уже давно рекой лились из глаз… а боль все нарастала, хотя, казалось бы, куда больше… Ее первый всхлип и жалобный вскрик — и плотину словно прорвало… как ни старалась, она больше не могла сдерживать крики и вопли.

Тело свело очередной судорогой адской боли, и сирена закричала, срывая голос, ничего не замечая, забыв обо всем на свете, кроме этой нечеловеческой муки.

Ее больше не было. И вокруг ничего не было: ни этого зала, ни священника, что продолжал читать священные древние свитки (чтоб ему вечно гореть в аду), ни некроманта, который тоже хрипел и дергался на своем каменном ложе. Весь этот мир — ложь, все кругом — мрак. Есть только этот огонь, в котором она заживо сгорала… и девушка мечтала только об одном — умереть как можно быстрее. Ведь смерть — это избавление.

Последний раз завизжала сущность внутри ее — и сгорела, пеплом осыпавшись на израненное сердце. Как же завидовала ей Марина, ей тоже хотелось ярко вспыхнуть и навеки успокоиться.

Но потом все разом схлынуло, пришли пустота и одиночество.

Обряд завершился.

Бывшая ведьма пришла в себя через три дня в одной из маленьких келий храма, лежа на деревянной узенькой кровати в белоснежном рубище и четко осознавая, что теперь ее жизнь изменена навеки.

Рядом на соседней кровати спал Толя — бледный, осунувшийся, с черными страшными кругами под глазами и жесткой щетиной на впалых щеках. Но самое главное, что живой. И у них теперь была одна жизнь на двоих.

Мама всегда говорила, что, несмотря ни на что, прошла бы через этот обряд снова, потому что результат того стоил — это их счастливая, пусть и неправильная по канонам всего остального мира семья и та любовь, что они подарили друг другу и нам, своим детям.

…Не знаю, что ждало меня дальше. Но теперь я как никогда понимала их и то решение, что они приняли двадцать четыре года назад. Ради любви, действительно, стоит умереть.

— Тань, — вырвал меня из воспоминаний голос Лизы, — ты еще не передумала?

— Ты это о чем?

Достала из холодильника багет, большой ломоть ветчины и кусок сыра, немного подумав, вытащила следом помидоры и зелень — будет у меня большой и красивый бутерброд.

Я даже не подозревала, как сильно хочу есть, желудок нещадно сводило от голода. Собственно, чего я ожидала, учитывая, сколько калорий сожгла сегодня… и вчера.

Черт, да у меня же от одного только запаха слюнки потекли!

— Ты действительно поговоришь с Саидом?

Никогда еще простой, наскоро сделанный завтрак не казался мне таким невероятно вкусным. Я с трудом сдержалась, чтобы не запихнуть бутерброд целиком в рот.

Разговаривать в данный момент не могла, поэтому ограничилась легким кивком.

— А если он не согласится?

Вот что ей неймётся? Насладиться шедевром спокойно не дает.