– Я уже сделал все, что собирался сделать для вас.
– Хочешь вернуться домой, ты об этом? – голос Уайтхеда моментально помрачнел. – Хочешь вернуться обратно за решетку, где ты можешь спрятать свою голову?
– Это не новая ваша шутка.
– Я повторяюсь? О, мой Бог, – он махнул Марти рукой. – Ну тогда иди. Вали отсюда, ты не моего класса, – он попятился назад и прислонился к стене. – На хера я буду чего-то делать, если уж ты так решил.
– Вы мучили меня, – выпалил в ответ Марти. – Все это время.
– Я сказал тебе... это шутка.
– Не только сегодня. Все время. Обманывая меня... подкупая меня. Вы говорили, что вам нужен кто-то, кому можно доверять, а после обращались со мной, как с дерьмом. Неудивительно, что все в конце концов покинули вас.
Уайтхед в упор посмотрел на него.
– Хорошо, – жестко ответил он, – чего ты хочешь?
–
– Ты уверен?
– Да, черт возьми,
Старик прикусил губу, борясь с собой. Когда он заговорил, голос его был приглушен. – Ладно, парень. Ладно.
Прежний блеск вернулся в его глаза, и сразу же подавленность сменилась новым энтузиазмом.
– Если ты так уж хочешь, я расскажу тебе, – он ткнул пальцем в сторону Марти. – Закрой дверь.
Марти отпихнул разбитую бутылку и захлопнул дверь. Было странно закрывать дверь от мертвеца, просто чтобы послушать рассказ. Но он слишком долго ждал этой истории и ее нельзя было откладывать.
– Когда ты родился, Марти?
– В 1948. В декабре.
– Война уже закончилась.
– Да.
– Ты даже не знаешь, что ты пропустил.
Обычное начало для исповеди.
– Это было такое время!
– Вы здорово воевали?
Уайтхед нагнулся за одним из менее поврежденных кресел, поднял его и сел. Несколько секунд он молчал.
– Я был вором, Марти, – наконец произнес он. – Ну, подпольный коммерсант – это более впечатляюще звучит хотя на деле это одно и то же. Я одинаково свободно говорил на трех или четырех языках и я всегда быстро соображал. Все это облегчало мне жизнь.
– Вам везло.
– Везение не имеет никакого отношения к этому. Не везет людям, которые не могут
Он качнул головой.
– Ты не можешь представить себе этого. Ты всегда жил в период относительной стабильности. Но война меняет правила, по которым ты живешь. Внезапно становится
Марти было любопытно, куда заведет их это вступление, но Уайтхед уже вошел в ритм своего повествования. Сейчас было не время прерывать его.
– ...и когда вокруг так много неопределенности, человек, способный сформировать свою собственную судьбу, может быть Королем Мира. Прости за преувеличение, но я чувствовал себя именно так. Королем Мира. Я был умен, ты понимаешь? Не
Конечно, я транжирил деньги. Мои заработки никогда не оставались у меня дольше, чем несколько месяцев. Когда я думаю о картинах, которые прошли через мои руки, предметах искусства, – легкая добыча... Я не просто писал в горшок, расписанный Рафаэлем. Я продавал все это грузовиками.
Когда подошла к концу война в Европе, я подался на север, в Польшу. Немцам приходилось туго – они понимали, что игра заканчивается, – и я думал, что смогу заключить несколько недурных сделок. В конце концов – это была действительно ошибка – я очутился в Варшаве. От нее практически ничего не осталось, когда я появился там. То, что не сожгли нацисты, сожгли русские. Это было одно пепелище от края до края. – Он вздохнул и нахмурился, пытаясь подобрать слова. – Ты не можешь себе этого представить. Это был великий город. Но тогда... Ну как мне тебе объяснить? Тебе придется видеть моими глазами, иначе все это бессмысленно.
– Я пытаюсь, – сказал Марти.
– Ты живешь
Марти был слишком заинтригован, чтобы солгать. Он покачал головой.
– Нет, не совсем.